Загадочная женщина - Анна Экберг

— Это Йоахим?

— Да. А с кем я разговариваю? — спрашивает он, не узнавая этот сухой голос.

— Это Эдмунд. Эдмунд Сёдерберг.

Йоахим каменеет, крепко стискивает зубы, железной хваткой сжимает телефон, который ему сейчас хочется закинуть подальше.

— Что вы хотите? — еле выдавливает он из себя.

— Вы отказались подписать договор.

— Да, — подтверждает Йоахим.

Он уже совершенно забыл о визите адвоката: такое впечатление, что прошла целая вечность с тех пор, как тот стоял в его квартире и размахивал договором на полмиллиона крон.

— Почему? — с неподдельным изумлением спрашивает Эдмунд.

— Я не собираюсь ничего писать о Елене. Но в этом договоре есть положения, которые меня не устраивают.

— Какие именно? — спрашивает Эдмунд с еще большим изумлением.

Йоахим колеблется.

— Все, пережитое мной с Еленой, было искренним. Я не хочу подписывать документ, который перечеркнет все то, что у нас было за эти два с половиной года.

Теперь наступил черед Эдмунда колебаться, пока Йоахим ждет.

— Если вы в самом деле не собираетесь описывать пережитое с ней в своих книгах, тогда вам тем более стоит подписать договор, — настаивает Эдмунд.

— Я не подпишу его. Все, что у нас было, принадлежит только мне и Елене. Я никогда не продам это таким образом, — решительно заявляет Йоахим.

— Я готов удвоить вознаграждение.

— Что? — спрашивает Йоахим; сначала его охватывает недоумение, а потом злость. — Неужели вы не поняли того, что я только что вам сказал? Вопрос не в деньгах. Это пережитое мной и Еленой, пережитое нами. Вы не сможете разрушить это своим вознаграждением.

— Послушайте то, что я вам скажу. По-моему, вы можете и дальше пребывать в своих романтических иллюзиях о жизни, но на Елене лежит большая ответственность, и не только по отношению к нашей семье. У «Сёдерберг Шиппинг» есть тысячи сотрудников по всему миру. Тысячи семей зависят от того, будут ли хорошо идти дела у фирмы: тогда у них будет работа, они смогут выплачивать ипотеку, им будет что поставить на стол. Дела у фирмы не будут идти хорошо, если поползут слухи о том, что ее владелица потеряла память и жила два с половиной года на каком-то острове с каким-то писателем не самых юных лет. Вы понимаете, насколько это серьезно?

Йоахим остолбенел и от довольно агрессивного тона, которым заговорил Эдмунд, и от самих слов, сказанных им. Это было правдой.

— Этим начала интересоваться пресса. Мы должны что-нибудь сделать, чтобы остановить ее интерес. Все предельно просто: вы подписываете договор, получаете миллион, а я больше никогда не буду вас беспокоить, — заканчивает Эдмунд уже спокойным, уравновешенным тоном.

— Я не подпишу, — устало говорит Йоахим и откидывается на спинку кресла.

На другом конце слышен тяжелый вздох. Потом Эдмунд снова начинает говорить так же настойчиво, но все же спокойно:

— Йоахим, у вас есть деньги, чтобы сказать нет? Вы живете в «Англетерре», и со временем напитки, которые вы любите, не станут дешевле. Сможет ли вялая продажа ваших книжиц покрывать расходы, необходимые для такого образа жизни? Изысканные вина, дорогие виски, шлюхи… Хотелось бы надеяться, что Елена об этом не узнает.

Йоахим вскакивает со стула.

— Вы что, следите за мной? Что вы замышляете?

Никакого ответа, Эдмунд прервал разговор. Сердце Йоахима бешено бьется, пот льется градом. С диким выражением лица он осматривает все вокруг в поисках системы видеонаблюдения. И, разумеется, ничего не находит. Но Эдмунд же знает, где он. Они что, следят за ним? Он подходит к окну, отодвигает гардину и смотрит вниз на сад. Ничего. В это время раздается стук в дверь. Йоахим резко поворачивается кругом, несколько смущенный. И тут вспоминает, ради чего он здесь.

— Это Стелла, — слышится за дверью женский голос.

Елена паркует «мерседес» перед главным зданием компании «Сёдерберг Шиппинг». Она не захотела ехать с водителем, несмотря на все попытки Эдмунда не дать ей сесть за руль. Если она хочет найти саму себя, то не следует позволять обращаться с собой, как с ребенком. Найти саму себя. Елена задумывается над словами, которые произносят люди, когда бывают в стрессовой ситуации. Так однажды сказала Лина в кафе: ей нужен отпуск, чтобы найти саму себя. Для Лины и всех остальных людей, кроме Елены, фраза «найти саму себя» означает поваляться пару дней на пляже или поехать на курорт. Для нее же такие поиски означают иное. Да и скорее НАСА найдет жизнь в космосе, чем она поймет, кем является. Может быть, в ней самой нет никакого «я»… Может быть, ее «я» в ее фирме?

Она рассматривает здание. Каменная лестница ведет к главному входу. Это старое здание с желтой штукатуркой, богатое деньгами и историей. В Ютландии люди делают деньги, а в Копенгагене тратят… Это она прочитала во вчерашней газете. В статье говорилось о старых капиталах Ютландии, глубоких традициях и кланах предпринимателей. Была упомянута и семья Сёдерберг, но она не дочитала об этом до конца. Просто уже была не в состоянии — буквы утомляют ее более чем что-либо другое. Буквы Йоахима. Все те, какие он не мог написать, потому что был тогда с ней. Теперь он снова может писать. Елена знает, что она к нему несправедлива, что это не так, но все равно чувствует себя брошенной.

Звонит мобильный. Она вздрагивает: еще не привыкла к новому рингтону, он кажется резковатым. Это Эдмунд: он хочет знать, где она. Она посылает в ответ эсэмэску: «Уже приехала, скоро увидимся». Еще ненадолго задерживается в машине. Снова в голову лезут мысли о вчерашних приключениях в Химмельбьерге, о мужчине, преследовавшем ее… Вернее, о мужчине, вероятно, преследовавшем ее. Может ли она полагаться на Эдмунда? Батарея в телефоне почти разрядилась, поэтому она ставит его на подзарядку и оставляет в автомобиле.

* * *

— Добрый день, фру Сёдерберг. Я Карен, — представляется женщина, поправляя голубую юбку и протягивая руку.

Но едва касается руки Елены, как тут же отдергивает ее и стоит, скрестив руки.

— Так это вы будете меня сопровождать? — Елена безуспешно пытается заглянуть ей в глаза.

— Я… я — ваш секретарь, — отвечает Карен, немного нервничая.

Елена видит, что она чего-то ждет. Чего? Что она ее узнает?

— Вы были моим секретарем… до?

— Вот уже скоро семнадцать лет, — быстро говорит она обиженно и добавляет: — А вообще двадцать, если считать и последние три года.

Елена внимательно смотрит на нее. Приветливые и вместе с тем настороженные глаза прячутся за маленькими очками. Круглое лицо.

И тут до Елены доходит то, что ей только что сказала Карен. Перед ней стоит живой человек, который ее знает так долго. Помимо всех ее двоюродных братьев и сестер, дядюшек и тетушек, которых отец послал подальше из-за своей скупости. Но у Елены возникает подозрение, что, должно быть, ее отец поступил правильно. Что они ничего не заслуживали. Что человек не должен приходить и клянчить деньги. Так ей кажется. Такой была прежняя Елена?