Звёзды с корицей и перцем - Кира Владимировна Калинина

— чистотой, приправленной мастикой для паркета, деревом и лаком. Не выпуская Эльгу из объятий, ди Ронн продемонстрировал ей кухню, парадную столовую с натюрмортами на стенах, гостиную с камином из яшмы, библиотеку, набитую смайянской художественной литературой. Солнце бросало в окна последние красноватые лучи, и в умирающем свете казалось, что они перенеслись в конец времён, где о людях напоминают только кресла и книги, как прагматы напоминают о дарителях.

Ди Ронн привёл Эльгу в бальный зал, и она спросила:

— Как ты живёшь один в таком огромном доме?

— Никак, — он пожал плечами. — Я здесь просто ночую.

Второй этаж был похож на гостиницу, из которой съехали все постояльцы: слишком много пустых спален. Но Эльге понравилась диванная комната с окном-фонарём, за которым тускнели отсветы заката.

— Думал поставить здесь телескоп, — сказал ди Ронн, — да руки не доходят.

Под конец они заглянули в просторный кабинет со стеной книг и внушительным столом, на котором не было ничего, кроме лампы с тканевым абажуром и письменного набора из камня и бронзы.

— Ты здесь не работаешь, — заключила Эльга.

— Только почту разбираю, — ди Ронн притянул её к себе и поцеловал в висок. — Твоё любопытство удовлетворено? Идём!

Оказалось, что жизнь в доме всё-таки есть: в узкой комнатке дальше по коридору ждал накрытый стол. Эльга едва не застонала от оглушительного запаха апельсинов, нарезанных дольками, и целого коктейля фруктовых и ягодных ароматов. Ди Ронн спросил, не хочет ли она чего-нибудь посерьёзнее.

— На ночь? — притворно ужаснулась Эльга.

— Страль-операторам можно, поверь.

— Верю, но не хочу. Мне нравится это, — она взяла с блюда канапе с ягодами и сыром и губами стянула со шпажки половинку восхитительно спелой клубничины.

— Ты права, — ди Ронн следил за ней, как заворожённый. — Это гораздо вкуснее.

Воздух наливался сумраком, и сторрианин встал зажечь свет. Вспыхнули настенные лампы в круглых колпаках. Хрусталь на столе заиграл гранями, сочно заблестела мякоть персиков и сахарные кусочки арбузов на серебре и фарфоре, а последняя виноградина на шпажке налилась светом, как бусина полированного нефрита. Эльга отправила её в рот и ткнула шпажкой в сторону двери в боковой стене, оклеенной светлыми обоями:

— Что там?

Ди Ронн молча распахнул дверь и обернулся к Эльге, поблёскивая глазами. В полутьме соседней комнаты угадывались контуры двуспальной кровати.

Эльга улыбнулась уголками губ.

— А ванная?..

— Есть, — сторрианин вернулся к столу. — Хочешь, посмотрим прямо сейчас?

— Сначала хочу вина, — сказала Эльга. — Вижу, у тебя «Спрудленд».

Ди Ронн начал откупоривать бутылку, но отставил и взял спички.

— Немного романтики.

В стеклянных сосудах на столе плавали лепестки цветов и маленькие свечи. Ди Ронн зажигал их одну за другой, и цветное стекло озарялось светом.

— Так делают на Мелоре. По-моему, красиво.

Пока он разливал вино, Эльга любовалась свечами, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую. Приняла бокал из его рук и наконец согласилась:

— Красиво. Но электричество мешает.

Ди Ронн поставил свой бокал и отошёл к выключателю. Едва он повернулся спиной, Эльга быстро достала из кармашка тоненькую пробирку с раздвижной крышкой и уронила в его вино коричневый шарик размером с зёрнышко.

Свет померк, на столе стало разноцветно и сказочно, и шарик, невидимый в полутьме, растворился без следа.

Эльга поднялась навстречу ди Ронну. Стукнулись бокалами. Она пила медленно, не отводя глаз от его лица, погружённого во мрак, подсвеченный огоньками свечей, и в крови у неё растекалось тепло с нотками терпкой сладости и шоколада. Пила — пока не выпила всё. И ди Ронн, так же неотрывно глядя на неё, тоже осушил свой бокал.

Эльга шагнула к нему, положила ладони на твёрдые плечи и привстала на носки.

— Будь нежен со мной, — шепнула в самое ухо.

Последнее условие, которое она поставила ему. Последние препятствие.

Его грудь резко поднялась, и щекиЭльги коснулось горячее дыхание.

Она тоже вздохнула. И наконец дала себе свободу — всем своим желаниям, фантазиям, снам, горьким, как перец, и сладким, как корица… Огню, который столько раз безжалостно гасила.

Сейчас можно было гореть и плавиться, обнимать его, осыпать быстрыми жадными поцелуями шею и лицо, прихватывая кожу губами и зубами — и ощущать его изумление и горячий отклик. Открывать себя его рукам, тонуть в ласках, неожиданно медленных и терпеливых, трепеща каждым нервом — и требовать ещё. Захлёбываться одним дыханием на двоих, прижиматься лицом к обнажённой коже, обвивать собой, когда, подхватив под бёдра, он нёс её и укладывал на постель. Слушать, как в голове стучит, гудит обжигающим прибоем: мой! мой! наконец!

Он изучал её тело, подмечая, где и как ей нравится, и она делала то же самое, ловя его хриплые вздохи, и выгибалась ему навстречу, чувствуя, что он сдерживает себя, и не сразу поняла — это потому что она попросила.

Правильная, разумная предосторожность, но сейчас такая ненужная…

Под его жаркой тяжестью она ощутила себя слабой и податливой. Ночь глядела с высоты его глазами — тёмная, влажная, в бликах от далёких огней, ночь входила ей в душу, заполняла собой, прорывая все запреты, все преграды.

Она судорожно всхлипнула, поймала его удивлённое:

— Мориса, ты…

— Твоя, — выдохнула в ответ, отметая любые вопросы.

Не отдам. Не отпущу. Не сейчас...

Она нырнула пальцами ему в волосы, пригнула к себе и ужалила в губы. А потом зажмурилась, принимая его всего, до конца, со всем, что он отнимал и давал взамен, и по её телу раз за разом прокатывалась тёплая тягучая волна, нарастая, обещая больше, пусть не сейчас, но скоро, скоро…

Ламп они не зажигали, довольствуясь теми, что остались гореть в соседней комнате, и эхо этого заёмного света струилось по их влажной коже желтовато-пепельными вуалями. Она гладила его шею, плечи, вбирала запах и вкус свежего мужского пота. И таяла от новых поцелуев, и ловила ртом воздух, когда он повёл рукой вниз по её груди и животу и подарил ей наслаждение, в котором мир на мгновение остановился, провалившись в бесконечно сладкое нигде...

Время вопросов настало после, когда они лежали в сытой неге, похожей и не похожей на ту, что Эльга испытывала в снах, навеянных Конфетерией.

— Как вышло, что ты до сих пор не знала мужчину?

В его голосе не было настоящего любопытства. Казалось, ничто в целом свете сейчас не имело значения