Варварские нашествия на Европу. Германский натиск - Люсьен Мюссе

У Петри (Petri. Germanische Volkserbe [N 281]), самого типичного сторонника этой теории (который с тех пор отказался от самых крайних взглядов), она опирается на арсенал разных доводов. Если брать лингвистические факты, то он снова и снова ссылается на:

а) диалектный ареал некоторых слов франкского происхождения (например, hetre противопоставляется/ои fagus) — что доказывает лишь влияние цивилизации, а не распространение языка;

б) ареал топонимических конструкций, содержащих франкские слова, неизвестные в романском, и построенных по законам, свойственным германским языкам (например, Ьакх «ручей» в сложных словах вроде Marbais в Айноте — нем. Marbach «конский ручей», или Rebais в Бри, 635 г. Resbacis — нем. Rossbach с тем же значением) — это куда более убедительно (для топонимов на — bais этот ареал почти не выдается за линию Аббевиль — Версаль — Нанси);

в) ареал топонимов с типично германской деривацией на — ш#, на основе антропонима (например, Doullens, Сомма, 1147 г. Dourleng, или достаточно распространенное название Hodeng, Houdan, Houdeng);

г) наконец, ареал некоторых традиционно германских особенностей артикуляции, например, сохранение начального w в отличие от романского g (warder наряду с garder)f это касается почти всех департаментов Норд, Па-де-Кале, Соммы, всей Валлонии, всей Лотарингии, севера Юры, восточной трети римской Швейцарии (и Нормандии, но, разумеется, по другим причинам).

Некоторые из этих наблюдений (особенно под буквами б и в) убедительны, но они доказывают лишь спорадическое существование франкских очагов (речь идет в основном о редких топонимах), где достаточно долго продолжали говорить на своем национальном языке. О настоящем билингвизме речи не идет.

Некоторые авторы приводили другие аргументы, оказавшиеся недоказуемыми. Из распространения топонимов на — court, — ville или — villiers ничего почерпнуть нельзя. Это чисто романские конструкции, даже если они построены на основе германских антропонимов, принятых начиная с VI в. во всем галло-римском сообществе, а не романизированные названия, первоначально заканчивавшиеся на — dorf, — hofen, — heim и т. д. (следует поместить отдельно топонимы из двуязычных областей, вроде Тионвиля / Диденхофена). Далее мы будем говорить об археологических и антропологических доводах.

Какой вывод можно сделать из этого большого спора — впрочем, вовсе не бесплодного? Вполне возможно, что все зависело от плотности франкских поселений при жизни первых поколений. Поблизости от отправных точек и там, где дезорганизация римских структур открывала дорогу для прямой аграрной колонизации, германские элементы пустили корни и, пользуясь своим социальным и политическим преимуществом, более или менее быстро ликвидировали романские элементы. На большем удалении и там, где лучше сохранился костяк античного общества, франкские крестьяне-воины могли создавать только небольшие разрозненные поселения, которые держались некоторое время благодаря родовым связям; некоторые проникли до самого сердца парижского бассейна. Франкского «напыления» на поверхности общества, связанного с присутствием по всей Северной Галлии иммигрировавших аристократических элементов, оказалось недостаточно, чтобы спасти эти островки от быстрой ассимиляции.

Таким образом, в конечном счете лингвистическая граница зависела от двух главных факторов: расстояния (она в общих чертах повторяет линию limes IV в., проходившую в 100 км к востоку и ставшую отправной точкой завоевания) и степени опустошенности сельской местности в V в. (но этот факт трудно проверить; однако относительно долины Мозеля можно отметить, что сохранение там на протяжении всего VI в. villae urbanae совпадает с длительным употреблением романского диалекта). Это не более чем еще одна гипотеза, просто более скромная, чем большинство ее соперниц.

Понятно, что можно вспомнить еще и о другом факторе: важную роль на локальном уровне могло и должно было сыграть наличие германских поселений, военных или гражданских, возникших еще до франкского завоевания. Но до согласия в вопросе о распространении и вкладе этих колоний еще очень далеко. Дискуссия вращается в основном вокруг двух проблем: присутствие германского языка по левую сторону Рейна в эпоху Империи и поселения «летов», обнаруженные в результате археологического исследования.

В период римского завоевания на левом берегу Рейна встречались германцы, особенно среди вангионов, неметов и трибоков Пфальца и рейнского Гессена, а также убиев в районе Кельна. К тому же германское племя батавов упорно удерживало область в нижнем течении реки. Принадлежность этих племен к германцам в римскую эпоху не слишком очевидна (между I и V вв. примерно на 150 топонимов едва ли приходится дюжина германских); но она должна была сохраняться в сознании некоторых консервативных кругов (имена большинства местных божеств (Matres) являются германскими). Принято считать, что романизация Рейнской области была глубокой и что ее избежали только небольшие сельские районы: голландский Брабант и Кампен, районы Кельна и Ксантена. Города были полностью римскими. Следовательно, франки могли опереться на некоторые германские пункты к западу от Рейна, но речь идет об ограниченных зонах и о социальных кругах, не обладавших ни престижем, ни влиянием.

К проблеме «летов» нужно подходить осторожно. Так называли (об этом все еще спорят) поселенцев-варваров центральных районов Галлии, посаженных на землю и поставленных императорами под военный надзор. Нарративные источники упоминают о их существовании начиная с 287–288 гг. почти на всем севере и северо-востоке. Должно быть, они образовывали достаточно замкнутые поселения, поскольку им было запрещено вступать в брак с римскими гражданами. Эти данные, безусловно, проверены с помощью топонимического метода (такое название, как Allemagne, могло означать колонию аламаннских летов). Но когда с летами связывают археологические слои, характеризуемые тесным синтезом германских и римских элементов в захоронениях, это делается почти наугад. В конце IV в. кладбища этого типа встречаются в На-мюруа (Фюрфоц), в Шампани (Вер-ла-Гравель) и до самого Орлеане (Котрат). Ничто не гарантирует того, что эти поселения — без сомнения, гражданские — пользовались юридическим статусом летов. Но нельзя усомниться в том, что именно здесь находился «авангард» германского языка. Некоторые археологи (И. Вернер) приписывают ему решающую роль в формировании меровингской цивилизации, что не выглядит таким уж невероятным. Сомнительнее то, что этот «авангард» мог серьезно повлиять на лингвистическую географию.

На юго-востоке франкской территории события приняли совершенно иной оборот. Проникновение аламаннов за Рейн началось около 400 г. — то есть заметно позднее, чем нашествие франков, — но не прекращалось до XIII в. Таким образом, поступательное движение аламаннских диалектов охватывает гораздо более долгий период, чем распространение франкского языка. Если на западе в конце концов установилась относительно простая лингвистическая граница с французским — от Донона до Гран-Сен-Бернара, то на юге и востоке этого так и не произошло: лингвистическое размежевание в Центральных Альпах осуществилось только в современную эпоху вдоль линии, проведенной, исходя из наиболее заметных особенностей рельефа.