Человек-Хэллоуин - Дуглас Клегг

Сейчас, когда Лурдес шла по узенькой тропинке, скользкой от опавших листьев, словно кожа угря, а грязь засасывала ее кроссовки, единственное, что пугало ее, — это перспектива сбежать от всего этого вместе со Стоуни.

«Детство всегда рано или поздно заканчивается, — так обычно говорила бабушка, когда Лурдес было лет восемь или девять, и она спрашивала, когда же наконец вырастет. — Каждая девочка однажды становится женщиной и часто жалеет об этом дне. Не несись сломя голову навстречу своей судьбе».

«И вот теперь это произойдет, — думала Лурдес. — Завтра утром Он хочет, чтобы мы встретились у Норы и убежали вместе. Словно заключенные из тюрьмы. Я не могу. Но я его люблю. У нас будет ребенок. Мы принесем в мир новую жизнь».

После того как они побывали в церкви Девы Марии, Звезды Морей, некоторые вещи стали казаться Лурдес еще более значимыми, чем до сих пор. У ребенка, растущего в ней, есть семья — отец и мать. Дева Мария благословила ребенка, они со Стоуни связали свои судьбы у алтаря, перед лицом Бога.

Это, конечно, было глупо. Когда Лурдес перешагнула тонкую ниточку ручейка, она ощутила, как в ней зажглась какая-то искра. «Мы одно. Стоуни и я — одно целое. Ничто нас не разлучит. Ни мои родители, ни его, никто».

Она прижала руки к едва заметно выступающему животу.

«Ребенок!»

«Hola, hijito[15] твоя мама влюблена в твоего папу!»

Каким он будет? Или она? У него будут глаза Стоуни или ее? Пусть будут ее волосы. Его улыбка. И вдруг Лурдес поразила такая ужасная мысль, что она даже остановилась.

«А что, если этот ребенок будет похож на моего отца? Или на его мать?

Все хорошо, hijito, ты будешь самым прекрасным младенцем, когда-либо рождавшимся на свет. Не переживай!»

Осторожно отодвигая низко нависшие ветки, которые вздрагивали от ее прикосновений, Лурдес рассмеялась. Она представила себе ребенка со всеми физическими и душевными недостатками обоих семейств. С бородавками на шее. С большими ушами. С крючковатым носом. С жесткими волосами. С тупым взглядом. С тонкими губами. Маленького роста, жирного, неуклюжего…

Надо будет рассказать утром Стоуни… «Не переживай, hijito, ты будешь хорошенький, как твоя мамочка!»

Она всегда знала, что однажды выйдет замуж и у нее будут дети. Ее матери было всего семнадцать, когда она вышла за отца, беременная старшим братом Лурдес, Мигелем.

«Всего на два года старше меня. Не такая уж большая разница. Прошу тебя, Пречистая Дева Мария, благослови нас троих, защити своей любовью и чистотой. Не позволь искушению или тьме пасть на нас».

Молиться вот так, среди своего леса, казалось ей так же естественно, как дышать.

Отец Лурдес запретил ей даже думать о браке с huero. Этим словом называли когда-то голубоглазых, светловолосых англосаксов, но теперь оно относилось ко всем нелатиноамериканцам. Тетя Лурдес Елена вышла замуж за huero, а через четыре года они развелись.

«От huero нет никакого проку», — предупреждал отец. Он считал и Стоуни одним из huero, о чем и сообщил дочери. Из-за этого они в первый раз по-настоящему поссорились. Он обзывал ее самыми невообразимыми словами, и она отвечала ему тем же. В конце концов Лурдес расплакалась, а отец, кипя от ярости, выскочил из дома. Только мать утешала ее, говорила, что постепенно отец привыкнет и полюбит этого «белого мальчика».

«А теперь…

Замужество.

Ребенок.

Боже, что же сделает отец?»

В свете луны маленький овальный пруд превратился в текучее золото. Лурдес поискала глазами источник света.

Луна, огромная, круглая, заслоняла собой весь клочок неба, какой можно было разглядеть за густыми деревьями. Она была оранжевого оттенка, словно закатное солнце. Лурдес закрыла глаза.

«Полная луна. Господи, помоги мне сделать правильный выбор. Пожалуйста, помоги мне и Стоуни».

Лурдес не сразу осознала, что начала молиться вслух в лесном храме:

— Прошу тебя, пусть наш ребенок родится здоровым, пусть поможет нам помириться с моей семьей, разрешить все проблемы, которые у нас еще будут. Матерь Божья, ты, которая помогает всем младенцам и матерям, благослови меня, пусть мы будем счастливы вместе!

Лурдес снова открыла глаза, взглянула на огромную луну и задрожала Воздух похолодел. Она явственно чувствовала разницу между тем, что было секунду назад, и теперь. Запах болота и сырых листьев сделался почти осязаемым. Она посмотрела на собственное темное отражение в залитой лунным светом воде.

— Двое в одном, — прошептала она, дотрагиваясь до живота — Будь здоров, hijo!

«Hijito, давай утром меня не будет тошнить, как это было вчера», — мысленно попросила она, и в этот момент ее ослепил луч от фонарика.

Она подняла руку, прикрывая лицо от света.

— Кто здесь? Стоуни?

Все, что она увидела, — это силуэт человека и белый луч света.

— Виктор? Мигель? — Но братья не стали бы ее искать. Не сейчас. Может быть, позже, вечером, но не теперь, ведь еще только часов шесть. Даже не настало время ужина.

Потом луч света опустился ниже, под подбородок того парня, который держал фонарик.

Призрачный свет искажал черты лица, но Лурдес его узнала.

— О, Вэн, это ты! — выдохнула она. — Ты так меня напугал.

Вэн ухмыльнулся. Его улыбка, широкая и щербатая, напомнила ей о фонаре-тыкве, который делают на Хэллоуин.

— Ага! — Голос Вэна звучал низко, превращаясь едва ли не в рычание. — Вот та сучка, которая хочет испортить жизнь моему младшему братишке. Я тебя ищу весь день. Я знаю одну игру, и мы в нее сейчас поиграем. Ты и я.

Свет фонарика погас.

— Давай поиграем в игру «Вспори брюхо суке», — сказал Вэн.

1

Казалось, это было вчера. Слезы струились у Стоуни из глаз, он чувствовал себя стариком. И еще ощущал в себе нечто ужасное, то, что ему удавалось усмирять, то жуткое, что предвещало в ближайшем будущем одни лишь несчастья.

Он не мог остановить поток слез — хотя плакала его душа, мокрым было лицо.

Мальчик рассказал ему все, гораздо больше, чем он помнил сам.

«Но голос Норы, исходящий из мальчика…»

Каждый миг его прошлой жизни словно был прожит заново. Откуда этот ребенок может знать? Он был там? Кажется, будто своими детскими пальцами он взъерошил волосы на голове у памяти Стоуни. И вот теперь он, двадцатисемилетний мужчина, едет и машине по дороге номер девяносто пять, ведущей чуда, к городу, в котором он родился. Пока длился этот рассказ, время остановилось. Стоуни поглядел в зеркало на мальчика. Тот крепко спал. Он не рассказывал Стоуни о его прошлом, о тех событиях, свидетелем которых Стоуни не мог быть, но каким-то образом был и видел. Он видел все это словно издалека, наблюдал со стороны, какая-то часть его наблюдала, а сам он даже не подозревал, что перед ним разворачивалась тогда полная картина.