Доллары царя Гороха - Дарья Донцова

Трошев же, частенько приходивший к ним в гости, былнеустроен и беден. Он никак не мог стать членом Союза художников. А в советскойстране живописцами считались только «союзные» люди, остальных звали тунеядцами.Не имея в кармане заветного удостоверения, нельзя было весь день проводить умольберта. Следовало где-то работать, а рисованием заниматься на досуге. ВотТрошеву и пришлось устроиться дворником. Утром и вечером он мел дворы, днемписал портреты. В те далекие годы среди уборщиков можно было найти поэтов,писателей, композиторов, короче говоря, всех представителей творческойинтеллигенции, которых не признавали официальные власти. Жил Володя бедно,салоны не брали его картины. Впрочем, иногда Трошеву перепадали заказы. Но чащевсего клиент, увидев свой портрет, сначала замирал с открытым ртом, а потомотказывался от полотна. Непостижимым образом Трошев ухитрялся запечатлеть нахолсте человеческую душу, причем внешнее сходство портрета и модели быломинимальным. Голубоглазую хорошенькую блондиночку с по-детски наивным выражениемлица Володя мог изобразить брюнеткой со злыми, «острыми» глазами и полнымотсутствием рта. И тем не менее у всех моментально словно прояснялось в мозгах:вот она какая на самом деле, совсем не белая и пушистая, а злая, безжалостная.И кому, скажите, пожалуйста, захочется выставлять себя на показ голым? Вернее,с обнаженным телом предстали бы многие, но вот демонстрировать гостям полотно,на котором видно то, что всю жизнь скрывалось под маской, не желал никто.Поэтому работы Володи оседали мертвым грузом у него в комнате. Сами понимаете,что Трошев очень нуждался, и, если бы не Леонардо, то просто бы умер с голоду.Супруга Владимира была ему под стать, поэтесса, чьи стихи никто не собиралсяпечатать. Люсенька писала такие вирши, что редкие люди могли их оценить лишьпосле трех бутылок: «Мармеладно-черное небо гвоздем воткнулось в мой левыйглаз, если б душа вернулась, то мне никто не указ…» Ну и так далее. Всякийнормальный человек реагировал однозначно. Ну при чем тут мармелад? Да и бываетли он черным? Поэтому Люсе нечего было и мечтать о том, чтобы выпустить книжку,соответственно, она не могла вступить в Союз писателей, а опубликовать своипроизведения не получалось, потому что поэтесса не числилась ни в одномобъединении литераторов. Вот такой замкнутый круг, из которого не было выхода.Хорошо хоть Володе в конце концов дали крохотную квартирку, и Трошевы съехалииз коммуналки.

Якунины как могли помогали Трошевым. Марфа пыталасьобъяснить Люсе, что нужно написать цикл стихов про партию, Ленина и комсомол.

– Выпусти два сборника, вступи в Союз, а потом кропай чтохочешь, – поучала она подругу.

Но Люсенька не умела прогибаться и предпочла мести на пару ссупругом улицы.

Дети у Якуниных и Трошевых родились почти одновременно:Сережа и Настя.

И Леонардо поступил с сыном так же, как с ним Иван. С младыхногтей он начал убеждать Сережу в том, что ему быть художником. Казалось,Леонардо, которого отец насильно сделал живописцем, должен был разрешить своемуребенку самостоятельно выбрать жизненный путь. В подростковом возрасте самЛеонардо пытался бунтовать. Вообще говоря, ему хотелось шить, мальчик согромным удовольствием кроил, а потом мастерил для кукол одежду. Но тогда такойпрофессии, как модельер, не знали. В СССР существовали только портные, и Иван,перепугавшись, что сын станет закройщиком, моментально выбросил из дома всеиголки и нитки вкупе со швейной машинкой.

– Ты художник, – категорично заявил он Леонардо, –ясно? И думать забудь о чем-то другом.

Пришлось сыну покориться. Представьте себе: потом молодойчеловек напрочь забыл о том, что Иван силой приставил его к мольберту. Болеетого, он не уставал повторять, что безумно благодарен отцу за то, что тотнаправил его на нужный путь, не дав совершить опрометчивый выбор. Леонардо непомнил о ночах, проведенных в слезах, и об активном нежелании заниматьсяживописью. На каждый свой день рождения он поднимал первый тост за отца.

– Моя жизнь удалась, – говорил художник, – яполучил то, что хотел. А все благодаря папе, который со свойственной умнымлюдям прозорливостью сразу понял, куда направить сына.

И Сереже вложили в руку кисть и поставили за мольберт.Леонардо поступил, как в свое время Иван: нанял сыну хорошего педагога, записалв художественную школу и стал готовить его в соответствующий вуз. Одного он неучел – характера мальчика.

Сережа рос свободолюбивым и настойчивым. Бог знает, как этовышло. Может, в мальчике доминировали гены Марфы, которая всю жизнь смелоотстаивала свои позиции, может, время было иным. Леонардо родился в самыйразгар тотального страха. Детство его пришлось на конец тридцатых, отрочествона войну, юность на пятидесятые. В те годы трудно было сформироваться свободнойличности, сталинский режим мгновенно давил тех, кто проявлял своенравие. АСережа явился на свет в середине шестидесятых, позади уже была хрущевская«оттепель», «железный занавес» слегка истончился, в Москве проводилимеждународные кинофестивали, многие знакомые Якуниных, да и сам Леонардо,ездили за границу: в ГДР, Болгарию, Венгрию. Одним словом, страна изменилась, идети, хоть и носили, как в свое время их отцы, октябрятские значки, пионерскиегалстуки и комсомольские билеты, росли другими.

Сергей объявил отцу войну. Краски выбрасывались в окно,кисти ломались, бумага раздиралась в мелкие клочья. На занятия живописью мальчиккатегорически отказывался ходить, требовал перевести его в обычную школу.

Леонардо попытался сломать сына, как в свое времяперелопатили его самого. Впрочем, методы давления на детей применяют многиеродители: ремень, лишение сладкого, прогулок, кино…

Но Сергей отреагировал на это иначе, чем многие. Он не сталплакать, просить пощады и давать обещания хорошо себя вести. Мальчик просто легв кровать и повернулся лицом к стене. Отец мог сколько угодно лупить егоремнем, сын даже не шевелился.

Поняв, что силой тут ничего не сделать, Леонардо сменилтактику. Начал увещевать мальчишку:

– Я в твоем возрасте тоже считал отца идиотом, но потом всюжизнь был ему благодарен. Одумайся, сынок, скоро же в институт поступать!

– Не хочу получать высшее образование, – короткоотвечал Сергей.

– Это как? – оторопел Леонардо. – Надо жепрофессию получить, вот станешь художником, мы с мамой тебя пристроим, у меняимя, положение, вступишь в Союз…

– Я пойду в ПТУ.

– Куда? – побагровел отец.

– Стану шофером.

У Леонардо от злости пропал голос. Но тут вмешалась Марфа.Она сказала мужу:

– Не трогай его пока, а то только хуже удила закусит. Всеуладится.