Марсианские хроники - Рэй Брэдбери

Гаррет молчал.

— Все должно быть в точности, — сказал Стендаль,поднимая фонарь так, чтобы луч света проник в нишу и упал на поникшуюфигуру. — Позвоните тихонько бубенчиками.

Бубенчики звякнули.

— А теперь, если вы изволите сказать «Ради всегосвятого, Монтрезор!», я, возможно, освобожу вас.

В луче света появилось лицо инспектора. Минута колебания, ивот прозвучали нелепые слова.

— Ради всего святого, Монтрезор.

Стендаль удовлетворенно вздохнул, закрыв глаза.

Вложил последний кирпич и плотно заделал его

— Requiescat in pace, дорогой друг.

Он быстро покинул катакомбы.

В полночь, с первым ударом часов, в семи залах дома всесмолкло.

Появилась Красная Смерть.

Стендаль на миг задержался в дверях, еще раз все оглядел.Выбежал из Дома и поспешил через ров туда, где ждал вертолет.

— Готово, Пайкс?

— Готово.

Улыбаясь, они смотрели на величавое здание. Дом началраскалываться посередине, точно от землетрясения, и, любуясь изумительнойкартиной, Стендаль услышал, как позади него Пайкс тихо и напевно декламирует:

— «…на моих глазах мощные стены распались и рухнули.Раздался протяжный гул, точно от тысячи водопадов, и глубокий черный прудбезмолвно и угрюмо сомкнулся над развалинами Дома Эшеров».

Вертолет взлетел над бурлящим озером, взяв курс на запад.

И наконец — как и следовало ожидать — на Марс сталиприбывать старые люди; они отправились по следу, проложенному громогласнымипионерами, утонченными скептиками, профессиональными скитальцами романтическимипроповедниками, искавшими свежей поживы.

Люди немощные и дряхлые, люди, которые только и делали, чтослушали собственное сердце, щупали собственный пульс, беспрестанно глоталимикстуру перекошенными ртами, люди, которые прежде в ноябре отправлялись вобщем вагоне в Калифорнию, а в апреле на третьеклассном пароходе в Италию, этиживые мощи, эти сморчки тоже наконец появились на Марсе…

Устремленные вверх голубые пики терялись в завесе дождя,дождь поливал длинные каналы, и старик Лафарж вышел с женой из дома посмотреть.

— Первый дождь сезона, — заметил Лафарж.

— Чудесно… — вздохнула жена.

— Благодать!

Они затворили дверь. Вернувшись в комнаты, стали греть рукинад углями в камине. Они зябко дрожали. Сквозь окно они видели вдали влажныйблеск дождя на корпусе ракеты, которая доставила их сюда с Земли.

— Вот одно только… — произнес Лафарж, глядя насвои руки.

— Ты о чем? — спросила жена.

— Если бы мы могли взять с собой Тома…

— Лаф, ты опять!

— Нет, нет, прости меня, я не буду.

— Мы прилетели сюда, чтобы тихо, без тревог прожитьсвою старость, а не думать о Томе. Сколько лет прошло, как он умер, надопостараться забыть его и все, что было на Земле.

— Верно, верно, — сказал он и снова потянулся ктеплу. Его глаза смотрели на огонь. — Я больше не заговорю об этом.Просто, ну… очень уж недостает мне наших поездок в Грин-Лон-Парк повоскресеньям, когда мы клали цветы на его могилу. Ведь мы больше никуда невыезжали…

Голубой дождь ласковыми струями поливал дом. В девять часовони легли спать; молча, рука в руке, лежали они, ему — пятьдесят пять, ей —шестьдесят, во мраке, наполненном шумом дождя.

— Энн, — тихо позвал он.

— Да? — откликнулась она.

— Ты ничего не слышала?

Они вместе прислушались к шуму ветра и дождя.

— Ничего, — сказала она.

— Кто-то свистел, — объяснил он.

— Нет, я не слышала.

— Пойду посмотрю на всякий случай.

Он надел халат и прошел через весь дом к наружной двери.Помедлив в нерешительности, толчком отворил ее, и холодные капли дождя ударилипо его лицу. Дул ветер.

У крыльца стояла маленькая фигура.

Молния распорола небо, и мазок белого света выхватил измрака лицо. Оно глядело на стоящего в дверях Лафаржа.

— Кто там? — крикнул старик, дрожа.

Молчание.

— Кто это? Что вам надо?

По-прежнему ни слова.

Он почувствовал страшную усталость, слабость, изнеможение.

— Кто ты такой? — крикнул Лафарж снова.

Жена подошла к нему сзади и взяла его за руку.

— Чего ты так кричишь?

— Какой-то мальчик стоит у крыльца и не хочет мнеотвечать, — сказал старик, дрожа. — Он похож на Тома!

— Пойдем спать, тебе почудилось.

— Он и сейчас стоит, взгляни сама.

Лафарж отворил дверь шире, чтобы жене было видно. Холодныйветер, редкий дождь — и фигурка, глядящая на них задумчивыми глазами. Стараяженщина прислонилась к притолоке.

— Уходи! — сказала она, отмахиваясь рукой. —Уходи!

— Скажешь, не похож на Тома? — спросил старик.

Фигурка не двигалась.

— Мне страшно, — произнесла женщина. — Запридверь и пойдем спать. Не хочу, не хочу!..

И она ушла в спальню, причитая себе под нос. Старик стоял наветру, и руки его стыли от студеной влаги.

— Том, — тихо сказал он — Том, на тот случай, еслиэто ты, если это каким-то чудом ты, — я не стану запирать дверь. Если тыозяб и захочешь войти погреться, входи и ложись подле камина, там есть меховойковрик.

И он прикрыл дверь, не заперев ее.

Жена услышала, как он ложится, и зябко поежилась.

— Ужасная ночь. Я чувствую себя такой старой. —Она всхлипнула.

— Ладно, ладно, — ласково успокаивал он ее,обнимая. — Спи.

Наконец она уснула.

И тут его настороженный слух тотчас уловил: наружная дверьмедленно-медленно отворилась, впуская дождь и ветер, потом затворилась. Лафаржуслышал легкие шаги возле камина и слабое дыхание. «Том», — сказал он самсебе.