Стёртая - Тери Терри

Ни сомнений, ни вопросов – работаю левой рукой. Сижу чуточку повернувшись, чтобы видеть дверь, – на случай, если вернется миссис Али.

«Сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого. Что-то, что пробуждает чувства…»

Движения быстрые и ровные. Этой темы я никогда не касалась прежде, но с левой рукой все получается как надо с первого раза, без поправок. Задумчивые глаза. Сильный, выразительный подбородок. Темные волосы, скорее волнистые, чем кудрявые. Бен.

Где ты? Сегодня утром его не было на уроке биологии. Тревога не дает покоя, и я кусаю и кусаю, до боли кусаю губу. Не натворил ли чего по глупости? Я спрашивала у мисс Ферн, но она ничего не знала. Хотя и ничего не скрывала – ни беспокойства, ни отстраненности я не заметила. Оказывается, и учителя бывают разные. Ферн, Джанелли, тренер Фергюсон – они настоящие. Могут отчитать, не всегда милы и улыбчивы, но разговаривают с тобой так, словно ты существуешь, словно ты не пустое место. И есть другие, такие как директор, Риксон, доктор Уинстон и миссис Али, которые, со всеми их улыбочками и бесконечными «я здесь, чтобы помочь тебе», только следят за тобой и ждут, когда ты ошибешься, нарушишь правила.

Я вздрагиваю – звенит звонок. Время пролетело незаметно. У двери возникает миссис Али, и я откладываю карандаш. Джанелли собирает рисунки и пришпиливает их на стену вокруг наброска с малиновкой.

– Подождите, еще не закончила, – говорю я, когда учитель подходит ко мне. Он смотрит и, ничего не говоря, идет к следующему столу. Я убираю набросок. На стене море лиц, каждое из которых дорого кому-то из нас. Папы и мамы, братья и сестры. Один пес.

Рядом со мной миссис Али.

– Покажи. – Она не просит – требует. Открывает папку, рассматривает портрет Бена, вскидывает бровь. Кровь бросается мне в лицо. – Хорошее сходство.

Здесь кое-что получше, чем хорошее. Дело не просто в сходстве – в глазах. Они и есть Бен. Тот Бен, которого я ни с кем не хочу делить. Вот так он смотрел на меня вчера перед тем, как я подумала, что он может поцеловать меня, и отстранилась. Перед тем, как я рассказала ему о пропавших без вести и Люси. Перед тем, как он убежал.

Мы идем через класс, и как раз в этот момент Джанелли прикрепляет к стене свой рисунок. Никогда прежде учитель это не делал, не показывал нам свои работы. Все, кто еще остался в классе, поворачиваются и смотрят, и у всех перехватывает дыхание: это Феб. Джанелли передал ту ее сторону, которую я не знала. Злости, гнева нет; в ее лице, позе, во всем проступает печаль. И стоит она одна. Миссис Али смотрит на Джанелли, и глаза ее холодеют.

В перерыве на ланч я иду на стадион. Иду, страшась того, что будет, если я не найду его там. Бен всегда приходит сюда в перерыве. Здесь ли он сегодня?

Оглядываю беговые дорожки. Дождь кончился, и бегуны уже появились. Большинство мне знакомы по тренировкам, но того, кто нужен, среди них нет. Я обхватываю себя руками, наблюдаю за ними какое-то время и стараюсь не думать. Где же он может быть?

Потом поворачиваюсь и натыкаюсь на Бена.

– Осторожно. – Он кладет руки мне на плечи.

– Где ты был?

– Здесь. Где же еще?

– Тебя не было на биологии.

– Опоздал. Ездил на прием к врачу, а потом у мамы спустило колесо.

– Мог бы мне сказать! – Я толкаю его в грудь и прохожу мимо. Беспокоилась, места не находила, а он, видите ли, был на каком-то дурацком приеме.

– Как я мог знать, что у нас спустит колесо, – рассудительно отвечает Бен, и от этого его тона я злюсь еще сильнее. Он догоняет меня, хватает за руку, цепляет своим мизинцем мой и крепко сжимает. – В чем дело?

Злость выдыхается, а глаза наполняются слезами. Я моргаю.

– Думала, с тобой что-то случилось.

– Так ты беспокоилась обо мне? – Он улыбается, вполне собой довольный. Но решить, что с ним сделать – ударить или обнять, – я не успеваю.

Бзззззз… Я раздраженно вздыхаю.

Бен берет меня за руку – 3.9.

– Идем. – Мы направляемся к беговой дорожке. – Посмотрим, как ты сегодня. Вчера немного тормозила.

Тормозила?! Я срываюсь с места первой и сразу включаюсь на полную. Бен постепенно сокращает отрыв, но не обгоняет. Не хочет? Я прибавляю еще, выкладываюсь на сто процентов и понемногу ухожу вперед. Ощущаю холодное удовлетворение. Вот так и должно быть…

Бег захватывает целиком, но в каком-то уголке проклевывается любопытство. Почему я так злюсь на Бена? Никаких разумных причин для этого нет. Да, вчера он сбил меня с толку тем, что сбежал, когда услышал о Люси, и не пожелал говорить об этом потом. С другой стороны, если он такой, как я, ему понадобилось время, чтобы все обдумать. А поскольку Бен рассчитывал успеть к уроку биологии, то с какой стати ему было извещать кого-то, что его там не будет? Ситуация хоть смейся.

Но мне не до смеха. Потому что во всем этом заключена серьезная проблема. Признавать существование которой я не хочу.

Кто для меня Бен?

Заканчиваем. Возле спортзала, с секундомером в руке, стоит Фергюсон. Мы проходим мимо.

– Рекорд… надо же, – бормочет он, качая головой. – Какая досада.

– О чем это он? – спрашиваю я, опережая Бена.

– Не знаю, но, похоже, мы побили какой-то рекорд.

– Но это же хорошо, да? – Не важно, какая за этим мотивация, не важно, насколько трудно воспроизвести то настроение, которое обеспечило такую отдачу.

Бен пожимает плечами.

– Конечно. Если тебе нравится бить рекорды.

– Но он сказал, какая досада.

– Разумеется. Потому что в соревнованиях мы участия не примем.

Я останавливаюсь как вкопанная.

– То есть как это?

– Зачищенных не разрешается включать в состав школьных команд. Ты же знаешь.

А ведь действительно знаю. Мне это говорили, только, может быть, другими словами. А вот сама я не догадалась протянуть логические ниточки и связать то предупреждение с бегом.

– Но если так, то зачем нам тогда вообще тренироваться? В чем тут смысл? – Я начинаю горячиться, но уровень остается пока достаточно высоким.

Бен разводит руками.

– В прошлом году я спросил Фергюсона, можно ли мне тренироваться с остальными. Он посмотрел, как я бегаю, и разрешил. С тобой, наверно, та же ситуация. Я тренируюсь с командой, тяну ребят за собой, помогаю показывать лучшие результаты.

– А тебе не досадно? Ты – лучший, я, может быть, тоже. Но участвовать в соревнованиях нам запрещено. Это же несправедливо.

– Может, лучший – я, может, лучшая – ты, а может, я просто уступил тебе сегодня, – поддразнивает Бен. На самом деле ему все равно.

Но я не злюсь, а замыкаюсь в себе. Как Феб, одинокая и несчастная, на рисунке мистера Джанелли. Даже Бену, при всем его желании выяснить, что случилось с Тори, похоже, нет дела до того, насколько несправедливо все устроено.