Лютая охота - Бернар Миньер

Венсан присвистнул:

– Круглосуточная слежка… для этого нам понадобится подкрепление…

– И разрешение судьи, – повторила Самира.

– Не надо подкрепления. И без судьи тоже пока обойдемся. Подручными средствами. Самира, ты дежуришь первые шесть часов, Венсан будет вторым, Рафаэль – третьим, дальше подменяю я. Не надо сидеть в машинах по двое. И прятаться тоже не надо, наоборот, пусть Лемаршан нас видит. Лореля и Арди не надо включать в эту операцию: нам не нужна огласка. Ладно, я пошел на пресс-конференцию.

Редакция газеты «Ля Гаронн» была скромнее редакции «Ля Депеш дю Миди». Надо сказать, что газета выходила тиражом в 65 000 экземпляров, что составляло половину тиража ее главного конкурента, который правил в регионе уже больше века и в рядах которого состояли такие личности, как Жорес[39] и Клемансо[40].

Помещения, расположенные на антресоли старого жилого дома на рю де Луа, существенно сокращал просторный зал с низким потолком и квадратными бетонными столбами. Столбы укрепляли старую конструкцию, где каждый кубический сантиметр был занят столами, компьютерами, ксероксами, лазерными принтерами, кофемашинами, кляссерами и целым роем журналистов – по крайней мере, пока пандемия не опустошила помещения, как опустошила улицы.

Личными кабинетами располагали только финансовый директор и главный редактор. В кабинет главного редактора и направлялась после пресс-конференции Эстер Копельман. Она вихрем промчалась по залу, словно за ней гнался сам дьявол. В наушниках у нее Джон Леннон пел «Gimme Some Truth».

Она коротко кивнула коллегам и постучала в дверь главного редактора.

– Войдите! – рявкнул Шометт таким голосом, что вряд ли кому после этого захотелось бы войти.

Было незаметно, чтобы он особенно обрадовался, увидев ее. Он знаком велел стажеру, который что-то записывал, выйти из кабинета. Шометт ценил работу своей самой опытной журналистки, но руководить ею было занятием, которое выкачивало у него добрую половину энергии.

– Салют, Эстер, – осторожно сказал он. – Закрой дверь.

– Не важничай, я тебе принесла хорошие новости.

– Что-то я не особенно в этом уверен…

Шометту был пятьдесят один год. Кожа его отличалась необычной бледностью и постоянно словно была покрыта прозрачной пленкой испарины. В остальном же он был цветущей громадиной: огромные руки, огромное тело, крупная голова, увенчанная пышной шапкой курчавых огненно-рыжих волос и большие, навыкате, глаза, из-за которых все время казалось, что он либо очень удивлен, либо очень рассержен.

Он почти все время ходил в одной рубашке, даже когда выходил на улицу в мороз, и Эстер знала, что у него куча разных болезней: и диабет, и гипертония, и бессонница, и эмфизема… Он принимал много лекарств, и его стол был заставлен коробочками, которые громоздились посреди бумаг.

Она подошла, встала перед столом и принялась ждать.

– Да? – сказал он. – Я весь превратился в слух.

Она достала пять фотографий и разложила их среди бумаг.

– Кто это? – спросил он, наклоняясь и надевая очки поверх маски.

Взгляд его перебежал с пяти фотографий на журналистку.

– Я узнал этого парня, – сказал он. – Это его нашли в Арьеже. О нем сейчас все говорят.

– Я немного порылась в наших архивах. Существуют пять преступников с длинными шлейфами правонарушений, которые все-таки освободились и которые все… исчезли почти сразу после освобождения. Их зовут Кевин Дебрандт, Лахсен Хениш, Нельсон да Роха и Ромэн Эйман. И для полного комплекта еще Муса Сарр, парень, которого нашли мертвым в Арьеже. За три дня до того как он столкнулся с автомобилем, он исчез из поля зрения своей семьи…

Шометт медленно сдвинул очки на прежнее место.

– И что ты хочешь со всем этим делать?

– А тебе все это не показалось достаточно удивительным? Очень уж похоже на то, что говорят…

Он поднял брови, такие же курчавые, как волосы.

– Ну и что с того? Что ты хочешь написать? Что они исчезли? Каждый год исчезают тысячи людей… Может, они нарочно исчезли, чтобы о них забыли… Какие у тебя доказательства, что между ними есть связь?

Не спрашивая разрешения, она подвинула себе стул и села.

– Перед тем как попасть под машину, Муса Сарр убегал от людей, которые его травили, как дикого зверя. И на нем была эта чертова оленья голова. Он…

– Эстер, я все это знаю. Твою статью опубликовали на первой полосе, но…

– Весной его освободили по причине процедурной неточности, допущенной следователем. Его обвиняли в изнасиловании. Остальные четверо тоже были освобождены по той или иной причине, а через некоторое время исчезли. Пуф!.. И с тех пор о них нет никаких известий…

– Если ты еще сто раз повторишь то же самое, это не означает, что ты заставишь меня изменить взгляд на вещи…

– А если их всех травили, как Мусу Сарра? Предположим, что с ними произошло то же самое…

Шометт прокашлялся и скорчил под маской гримасу:

– Но это всего лишь гипотеза, ты вообще об этом ничего не знаешь.

– А ты не думаешь, что это стоит расследовать?

– А ты воображаешь, что здесь «Вашингтон пост», или как?

– Шометт, ты не хуже меня знаешь, что добыть достоверную информацию в нашем ремесле – это дорого и опасно. Если, конечно, довольствоваться депешами Полицейского агентства или копировать информацию конкурентов. И ты знаешь, что суть нашего ремесла заключается в том, чтобы откапывать истину из-под обломков лжи, всяких выдумок и хитростей, по крайней мере, если для журналиста это означает его доброе имя…

Он пожал плечами и, не отрываясь, продолжил копаться в документах, громоздившихся перед ним, как крепостная стена.

– Слушай, Копельман, ты просто не можешь удержаться, чтобы не прочесть наставление. Это сильней тебя.

Он глубоко вздохнул:

– Ладно, вот тебе хорошая статья, которая говорит о людях и вдохновляет их, открывая возвышенное и заставляя шелестеть печатную газету, предмет в наше время почти анахронический. «Побочный вредный эффект коронавируса в сексуальных практиках». Мы полагали, что после сексуального голода первой самоизоляции мы будем присутствовать при вспышке сексуальной ненасытности. Как бы не так… Тридцать три процента опрошенных холостяков утверждают, что после самоизоляции у них был всего один сексуальный контакт за месяц. Это лучше, чем тринадцать процентов во время самоизоляции, и хуже, чем сорок четыре до. Плюс ко всему девяносто процентов из них предпочитали постоянного партнера. Вирус побуждал блюсти верность. Но он же провоцировал ставить клеймо на тех, кто находится в группе риска. Пятьдесят девять процентов опрошенных холостяков отказывались от сексуального контакта с теми, кто более чувствителен к вирусу, как, например, врачи или медсестры. А пятьдесят восемь процентов – с теми, кто уже переболел COVID-19. Интересно, а?