Руины Арха - Олег Фомин

Я услышал:

– Стеклотина!

И мы упали на пол тюремной камеры. Коридоры, по которым бежали, были темно-синие, а здесь все светло-коричневое, оранжевое пламя настенных факелов. Над нами ни следа ямы. Глухой потолок, стены с трех сторон, а четвертая – вертикальные прутья решетки.

– О, свежее мясцо!

– Еще две мышки в мышеловке, ха-ха!

По ту сторону клетки двое мужчин, в полумраке и за шеренгой прутьев лиц не видно, сияют красные плащи с капюшонами, один из незнакомцев вертит в пальцах кривой зубастый кинжал, такой же в свое время я отнял у Курта, каннибала, адепта Кровавого Арха.

– Вот жопа! – прошептал Борис. – Из огня да в полымя…

Шипение… Нос учуял сладковатый запах, по полу стелется едва заметный ковер газа, подается из медных трубок между плитами, обзор мутнеет, прутья раздваиваются, кажется, что за ними не двое, а четверо, голова как свинцовый слиток, опускаю ее на плиту, веки прячут меня от внешнего мира, и утягивает на дно медовая тьма.

Очнулись в другой камере. Вместо решеток здесь нерводы, растут из четырех краев проема, переплетаются в хаотичную сеть, по гребням пульсируют электрические змейки. От толстых корней отходят мелкие, колышутся в воздухе, с них стреляют искры. Не то что руку просунуть меж корней – подойти к ним себе дороже.

На стенах вместо факелов – тоже нерводы, молоденькие. Нити молний текут сплошными потоками, камера утоплена в дребезжащем синеватом, как в морге, свете.

– Мы здесь уже сутки, – рассуждает Борис, вышагивает вдоль живой клетки на безопасном расстоянии, – а эти психи жрать нас не торопятся. Наоборот, сами жрать дают. Утром каша с мясом, на обед печеные плитожуки… Думаю, и ужин будет сытный.

– Кормят как на убой, – подтвердил я вяло, сидя у стены.

– Я бы сказал без «как».

Но меня не проняло. Хотя все это жуть как потрясно, мы вдруг попали в самое сердце культа Кровавого Арха, но мозг за реалом не поспевает, я еще там, в плену комаров, пытаюсь принять факт, что Катя погибла. Дважды. Когда ее съел рой, и до того, когда бросила меня на съедение.

В чувство привел легкий пинок в бедро.

– Хватит пялиться в одну точку. Подъем.

– Зачем?

В ответ пятка Бориса пихнула в плечо так, что я откатился в угол. Подпрыгиваю, кровь тут же вскипела.

– Охренел, что ли?!

– Старших надо слушать.

Сам от себя не ожидая, кидаюсь на Бориса с кулаками, но вскоре, разумеется, лежу, впечатанный мордой в пол, Борис держит мои руки скрученными за спиной.

– Ну вот, теперь похож на живого, – сказал весело.

Отпустил.

Вскакиваю, ноздри раздуваются, буравлю взглядом насмешливые глаза, ладони стряхивают со свитера каменные крошки и пыль, потираю щеку, ступни перетаптываются, все-таки трудно без ботинок, пол шершавый, колючий, носки уже словно поработали мишенью в тире. Но мышцы лица постепенно расслабляются, всматриваюсь в лицо Бориса, по нему и не скажешь, что узник людоедов. Будто попал на халяву в дорогой отель.

А ведь Борис меня вытащил.

Мало того, что как-то нашел, так еще и сунулся в пекло, рискуя быть сожранным комарами и лордом. А мог бы пойти дальше, матерый очерствевший руинец, без нас бы не пропал, наоборот, меньше возни с ребятней, а на его глазах за десять лет ребятни погибло столько, что жалость притупилась. Но все равно – спас.

– Че так на меня смотришь? – усмехнулся Борис, осматривает себя. – Ну да, без плаща сам себя не узнаю. Будто голый.

И не только без плаща. Культисты отобрали нож, дробовик, сапоги, а самое печальное – торбу. Больная тема, веселость Бориса треснула, он едва успел трещинку спрятать. Факт плена огорчал его куда меньше, чем отсутствие торбы и других вещей. Да и я переживаю за торбу Бориса больше, чем за свой рюкзак, пистолет, ботинки… Хотя плазма – это да, драма. Особенно когда получил ее новой, с полным боезапасом. Где теперь наши богатства?

Ладно, хоть до трусов не раздели. Похоже, они тут не мелочатся, что заметно по размаху тюрьмы. Явно не бедствуют.

– Давай. – Борис ткнул подбородком мне под ноги. – Упал, отжался. Пятьдесят раз.

– Нашел время.

– Время самое то. Торопиться некуда, почти санаторий, трехразовое питание… Время заняться здоровьем.

Я не стал дожидаться пинка. Скоро перед глазами то зумился, то отдалялся пол: глина между плитами, флер трещин, бугорки, щербинки, как рельефная карта опустынившейся земли. Монотонный процесс помог сосредоточиться на текущем. Вспотел, но душа остыла.

Перевожу дыхание лицом к решетке, ладони на поясе. Борис сбоку, вытащил из кармана твидового пиджака бензиновую зажигалку с барельефом орла и смятую пачку сигарет. Чирк! Я учуял запах табачного дыма, Борис смотрит туда же, куда я, – на тюремный зал.

– Первый раз в улье Кровавого Арха, – сказал Борис. – Доводилось мне разгонять шабаши, охотиться на тайных адептов в городах, даже участвовал в штурме одного из мелких штабов. Но сюда, на главную базу, пускают далеко не всех членов культа. Тот, кого ты умочил, Курт, мелкая сошка, только мечтать мог об этом месте. Где находится главный штаб и как сюда попасть, знают лишь те, кто на верхушке в местной иерархии.

С той стороны зала тоже решетки из нерводов. На нашей половине, наверное, тоже есть камеры, за стенами. Нерводы не позволяют подойти близко, обозреть зал, но судя по эху от голосов, зал тянется на большое расстояние. А суть реплик заключенных и надзирателей сообщала, что в тюрьме не один этаж.

– Ловко придумали, гады, – сказал Борис. – Стеклотина как ловушка для отлова людей. Хоп – и ты у них в логове. В самом сердце культа. Интересно, сколько таких стеклотин в Руинах?

– Но как им удалось приручить стеклотин? Расставляют где хотят, так те еще и добычу переносят именно туда, куда нужно этим уродам.

– Сам бы не прочь узнать. За такую технологию можно купить что угодно. Телепорт из города в город! Без поисков, без затрат времени, без рисковых походов через коридоры с дикими тварями…

Борис бросил окурок в решетку, та дернулась, дала искры, а мимо шагает тюремщик в красном плаще, за ним переставляют лапы спокойно, как верные псы, три волкоршуна, клювы отсвечивают, под гладью бурых перьев перекатываются валуны мышц.

Навстречу шаркает скелет со стопкой грязных мисок, из них ели пленники, несет на кухню. Кости тусклые, пожелтевшие, между ребрами серые пушистые паутинки, болтаются ветхие лоскутки одежды.

Не дадут человеку поспать, мертвых – и тех эксплуатируют.

– Мы от скелетов задницы рвали, – возмущается Борис, – а этим гадам они тапочки в зубах носят. Зажрались!