Королева пламени - Энтони Райан

Алюций подозвал Двадцать Седьмого жестом и тихо сказал:

— Я хочу, чтобы ты кое-что запомнил.

Алюций говорил недолго. Он не формулировал заранее то, что хотел сказать, — но получилось складно и гладко. Закончив, он приказал рабу повторить, и тот повторил, причем с жуткой точностью имитировал произношение.

«Неужели мой акцент и в самом деле показался ему таким уж важным?» — подумал Алюций, когда раб умолк.

— Отлично! — похвалил поэт, подробно и тщательно проинструктировал раба насчет того, кому передать эти слова, а затем добавил: — Я сейчас посплю. Не мог бы ты разбудить меня, когда пробьет восемь?

Алюций очень обрадовался, когда обнаружил Дарнела в порту. Лорд был верхом, горстка оставшихся рыцарей ждала пешей. Лорд фьефа любил возвышаться над всеми вокруг и обязательно выезжал из дворца верхом. За Мирвеком вдоль набережной выстроился полный батальон вольных мечников, готовый приветствовать знать на огромном военном корабле, показавшемся на горизонте. Алюций знал от отца, что воларские конвои в последние недели постоянно страдали от нападений. Несомненно, для мельденейцев военное пиратство оказалось еще прибыльнее, чем мирное. Однако корабли такого размера и мощи, как подплывающий теперь, наверняка не по зубам разбойникам.

Утро прошло в напряженном и суетливом ожидании. На южной равнине появилась армия Лирны. Отцовские солдаты кинулись к заботливо продуманным позициям. Но тревоги не трубили. Никакого предупреждающего вытья рожков в морозном воздухе: никакое войско не топчет поля за стенами.

«Если она только сможет прийти, то придет — пусть хотя бы для того, чтобы повесить меня», — подумал Алюций.

С самого начала войны он усиленно избегал ее. Уж очень у нее проницательный взгляд. Они лишь случайно сталкивались по дворцовым делам. Пару раз Лирна высылала приглашения пополдничать с ней, но Алюций уклонялся, боясь ее догадливости и пытливости. Ведь он знал о том, что она сделала.

Все началось в тот день, когда поэт вернулся из Марбеллиса и Лирна пришла в порт приветствовать остатки некогда великой армии отца. Как Лирна улыбалась! Так искренне, великодушно, ободряюще, и ни тени осуждения, упрека. Но поэт заметил фальшь, хотя предательское чувство проявилось лишь на мгновение, когда с корабля несли безногого гвардейца.

Лирну грызла совесть.

Позже все встало на свои места. Алюций понял все, когда выяснилось, что новый король благополучно вернулся в Королевство, а Ваэлин остался в Альпиране. Поэт был во дворце, когда ошалелый, отощавший Мальций водрузил себе на голову корону, собравшаяся знать поклонилась, а на лице принцессы промелькнуло то самое выражение вины и стыда.

Это она, Лирна.

Алюций всегда поражался, как быстро его отыскали мельденейцы. Выпивка, женщины и случайные приступы поэзии были его главным занятием целых два года после коронации. Вино развязывало язык, поэт ронял слова, которые кто-то мог бы счесть изменническими. Однажды в любимой пивной к поэту подсел мельденеец. Здесь ветеранам подносили первый стакан бесплатно. Расход небольшой, ветеранов вернулась жалкая горстка. Мельденеец был одет обычным для его сородичей образом, в моряцкую робу, поначалу говорил простецки, грубо. Он проставил Алюцию вино, а когда узнал о поэтических упражнениях, признался, что изящная словесность для него — штука мудреная и незнакомая, и задал много вопросов о войне. Он пришел и следующим вечером, купил меньше вина, но задал больше вопросов. Явился он и на третий вечер. Речь его становилась все глаже, вопросы — все дотошнее, в особенности в том, что касалось короля и его сестры.

— Они предатели! — выпалил Алюций.

Мельденеец скривился, замахал руками — мол, тише ты. Но Алюций пьянствовал, и ему было наплевать.

— Вся семейка — предатели и обманщики. Янус послал моего брата умирать в Мартише и заставил моего отца ни за что убить тысячи людей. Но моего друга альпиранцам оставил не он. Это она, она самая.

— Мы знаем, — подтвердил мельденеец и медленно кивнул. — Но мы хотим знать больше.

Алюцию предложили деньги, он отказался и загордился таким своим здравомыслием на пьяную голову.

— Просто скажите мне, чего вы хотите.

Он быстро обнаружил, что работа шпиона — невероятно легкая. Люди не видят того, что не укладывается у них в голове. Алюций согласился почитать стихи сборищу купеческих жен, ненасытных сплетниц, полных слухов про новые торговые пути, которые их мужья были вынуждены освоить. Кумушки видели только симпатичного молодого поэта, трагического героя трагической войны, и охотно поделились знанием про возможности выгодных инвестиций. Алюций объяснил, что это для его отца. Ему же нужно чем-то заняться. Военному тяжело перенести мирное время.

Алюций захаживал в таверны, где собирались ветераны королевской гвардии. Поэта радостно встречали воины, бывшие в Линеше с Ваэлином, все сплошь циники и завзятые болтуны после нескольких кружек эля. Поэт дал понять, что открыт для заказов, сочинял любовные поэмы для пораженных страстью молодых аристократов, панегирики для почивших в бозе нуворишей и получил доступ к знати и богатейшим патрициям Королевства. Мельденеец был счастлив, обеспечил Алюция голубями и дал отравленный кинжал на тот случай, если шпионство раскроют.

— Я не убийца, — с отвращением глядя на оружие, заявил Алюций.

— Это для вас, — с ухмылкой пояснил шпион и вышел из пивной.

Поэт больше никогда не видел его. А на следующей неделе король призвал Алюция и приказал шпионить за Алорнис. Вот тогда энтузиазм к новому занятию начал увядать. Когда Алюций был рядом с Алорнис, гнев угасал и ненависть к предавшим уже не жгла так сильно, как раньше. Поэт принялся собирать лишь мелкие торговые сплетни, но не торопился отправлять известие о своей отставке. Мельденейцы наверняка выдадут кинжал в спину в качестве пенсиона. А потом пришли воларцы, и сомнения пропали.

Алюций стоял рядом с Двадцать Седьмым в десяти ярдах за спиной отца, а тот отошел от Дарнела и его свиты рыцарей-прилипал.

— Внушительный зверь, — подойдя к отцу, заметил поэт.

Лакриль Аль-Гестиан кивнул. За широкой кормой большого корабля следовала пара меньших.

— Надо думать, это корабль того же типа, что и «Штормовой», — сказал отец. — Увы, я забыл название второго. Мирвек считает, что приход такого большого корабля — знак доверия Совета. Прибыло больше подкреплений, чем ожидалось.

Алюций помнил, как «Штормовой», будто мрачное чудовище, долго торчал в гавани, пока генерал Токрев наконец не отплыл к Алльтору, чтобы там и сгинуть. Но как же похожи корабли! Когда плавучее чудище приблизилось, Алюция поразило его сходство со «Штормовым». Хотя воларцы обожают одинаковость.

— Ваши приготовления уже закончены? — спросил поэт. — Все готово, чтобы обескровить армию Ваэлииа?

— Какое там! — проворчал отец. — Если вольные мечники не грабят, то отчаянно ленивы, а варитаи бесполезны как рабочая сила. Дай им лопату, они попросту будут тупо глазеть на нее. Однако, кажется, в скором будущем у нас появится много рабочих рук.