Дальний остров - Джонатан Франзен

У рекламного щита со зловещим призывом: «Осваивай земли, сохраняй водно-болотные угодья, вноси вклад в экономику», поблизости от которого крестьянин копал лопатой канаву под фундамент амбара, мы увидели клинохвостого сорокопута. Мы вторглись во двор, откуда хозяева вышли понаблюдать, как двое рабочих пытаются отремонтировать трансформаторную подстанцию, и там у кучи шлакоблоков, в нескольких шагах от нас, искал добычу в мертвой траве фантастический удод в черно-белую полоску с невообразимым хохолком. Около водохранилища, где всего двумя месяцами раньше Карибу видел водоплавающих птиц, дорогу нам преградил очень красивый мужчина — он сидел на мотоцикле и неумолимо улыбался нам, пока до Карибу доходило, что участок расчищен бульдозерами для разведения рыбы и что птиц на нем больше нет. Мы закончили день, прочесывая лес поблизости от туристического центра при водохранилище. Там по одну сторону дороги можно было бесплатно разглядывать одинокого страуса, а по другую — за четыре доллара — нескольких апатичных японских журавлей в загончике с жухлой травой и грязной водой, и можно было подняться на башню, откуда на отдалении виднелась внутренняя зона заповедника.

— Это пустырь, помойка, — с горечью сказал Карибу об окрестностях туристического центра. — Проблема с нашими природными заповедниками в том, что местные жители их не поддерживают. Кто живет с ними рядом, думают: мы не можем разбогатеть из-за природоохранных мер, не можем строить фабрики, электростанции. Они не понимают, что такое заповедник, что такое водно-болотные угодья. Яньчэн должен открыть для публики часть внутренней зоны, чтобы люди заинтересовались. Чтобы они познакомились с японскими журавлями. Тогда будет поддержка.

Штраф за самовольный вход во внутреннюю зону номинально составляет сорок долларов, но может взлететь и до семисот — все зависит от настроения полицейского. Считается, что эти ограничения сводят к минимуму человеческое воздействие на среду обитания редких перелетных птиц, но, если бы вы однажды утром в конце февраля каким-то образом все же проникли в эту зону, вы увидели бы длинные вереницы синих грузовиков, с ревом движущихся по тряским грунтовым дорогам в облаках пыли и дизельных выхлопов. Грузовики приезжают пустые, а уезжают нагруженные на высоту дома и на ширину дороги срезанным тростником. Вам легко было бы найти таких птиц, находящихся под угрозой вымирания, как тростниковая сутора, потому что их популяции вытеснены в узкие, подчистую выкошенные полосы растительности подле обширных заиленных низин, которые тянутся милями, до самого горизонта. В случае удачи вы могли бы увидеть и одну из примерно двух тысяч оставшихся на планете малых колпиц, кормящуюся на мелководье, а поблизости от нее — находящихся в опасности дальневосточных аистов и журавлей и тут же увидеть, как на прилегающем участке рабочие закидывают в грузовик связки тростника.

По словам директора заповедника, местные нормы позволяют заготавливать тростник до появления в этих местах перелетных птиц и после их отлета. В восьмидесятые годы, когда заповедник только был создан, центральное правительство выделяло ему слишком мало средств, и он брал с крестьян плату за тростник; ныне резку тростника оправдывают как противопожарную меру. «Глобальные общественные организации хотят, чтобы Китай охранял природу на западный манер, но они не хотят, чтобы у каждого китайца было по машине, — сказал мне директор другого приморского заповедника. — Так что нам приходится делать дела на китайский манер». Мне не было очевидно, что пожары более опасны для японских журавлей Яньчэна, чем заготовка тростника во внутренней зоне на протяжении полугода, но я понимал, что во многом Китай по-прежнему следует общенациональному девизу восьмидесятых: «Первым делом развитие, окружающая среда потом». Я спросил Карибу, не обернется ли дальнейшее развитие китайской экономики еще большими бедами для птиц.

— Конечно, обернется, — сказал Карибу и перечислил несколько исчезающих видов, которые размножаются или зимуют в Восточном Китае: чирок-клоктун, чешуйчатый крохаль, нырок Бэра, черноголовый ибис, японская желтая овсянка, черный журавль. — Каких-нибудь десять лет назад их встречалось гораздо больше, — продолжил он. — И дело не только в браконьерстве. Главная проблема — потеря среды обитания.

— Это общая линия, мы ничего с этим не можем поделать, — сказала Стинки.

Около дороги, поодаль от туристического центра, почти в полной темноте Шадоу крикнул, что нашел четырех чирков и бекаса.

Стинки официально искала работу в области маркетинга или пиара, но ей нужна была работа без сверхурочных часов, а в Китае сейчас любая работа сопряжена с переработкой. Они с мужем два года прожили в Соединенных Штатах. Хотя в результате они нашли, что американская жизнь по сравнению с китайской слишком скучна и предсказуема, сейчас они чувствовали, что не настолько готовы «прогибаться», как их друзья, которые никуда не уезжали. «Нам с мужем теперь не так легко отказываться от своих принципов, — сказала Стинки. — Например, и в Китае, и в США люди говорят, что на первом месте у них семья. Но в США они и правда так думают. А в Китае все подчинено карьере и продвижению по службе». Они с мужем уже купили квартиру в доме для пенсионеров в городе Чэнду в провинции Сычуань, где люди, как считается, умеют отдыхать и получать удовольствие от жизни, но сейчас муж работает в Сучжоу, у него длинный рабочий день, и он приезжает домой в Шанхай только на два-три дня в неделю, а Стинки с ее новым хобби мало чем уступает ему в активности. За два года, прошедшие с тех пор, как она совершила пеший поход, чьим спонсором было Шанхайское общество защиты диких птиц, она начала вести бухгалтерию общества, осуществила руководство несколькими его информационно-пропагандистскими проектами, стала активно размещать в интернете данные о численности птиц по регионам и прошлым летом в провинции Фуцзянь увидела одну из редчайших птиц планеты — китайскую хохлатую крачку.

Воскресным утром я пришел вместе с ней на ежегодное собрание Шанхайского общества защиты диких птиц. Сорок его членов, в том числе примерно дюжина женщин, собрались в учебном кабинете на девятнадцатом этаже здания управления по лесному хозяйству. Определить, кто вступил в общество совсем недавно, было легко: они вели себя робко и обменивались маленькими блестящими наклейками с изображениями обычных птиц. Стинки в стильных черных джинсах, с густыми, распущенными по плечам волосами, отделилась от кучки друзей и выступила с ясным, отшлифованным финансовым отчетом, используя таблицы, украшенные веселым изображением монет, сыплющихся в копилку-свинку с милой мордочкой. (Финансирование за 2007 год составили главным образом девятьсот долларов, пожертвованные Гонконгским обществом защиты птиц на проведение Шанхайского ежегодного птичьего фестиваля.) В нынешнем году правление общества впервые избиралось напрямую его членами, а не назначалось его правительственным куратором — Шанхайским управлением по защите диких животных. Старейший член общества, встав с места, огласил шутливые мини-биографии девяти кандидатов, в числе которых были «супермодель» (Стинки), «чрезвычайно юный студент» (Шадоу) и «милейший парень с очень легким характером» (лучший любитель птиц на весь Шанхай). Члены общества по одному, улыбаясь в объектив, с полушутливой церемонностью опускали в прорезь урны розовые бюллетени.