Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли

Задние и проходные дворы

Для граффитистов подъезд и двор были частями единой территории. Как, собственно, и для всех прочих жильцов. Традиционно и то и другое пространство находилось под юрисдикцией дворника, отвечавшего за чистоту и порядок. В 1859 году британский путешественник Ч. П. Смит, королевский астроном Шотландии, приехавший на стажировку в Пулковскую обсерваторию, поразился контрасту между «хорошо освещенными, просторными, с высокими потолками» комнатами, которые он снимал, и подходами к ним через «мощеный, покрытый лужами» двор и «длинные извилистые темные проходы, где ужасно пахло кошачьей мочой» [Smyth 1862, 1: 190, 192]. Художественная литература того времени изобилует подобными описаниями[479]. Одна из трудностей заключалась в том, что дворы выполняли ряд практических функций; как отмечал в 1910 году Дж. Добсон, «нет дома без одного или нескольких подобных дворов, где периодически вывозят на телегах содержимое выгребных ям (в отсутствие канализационных стоков) и ежедневно колют дрова, чтобы разнести по квартирам» [St. Petersburg Painted 1910: 138].

3.9. Задний двор с брандмауэром, 2007. Обратите внимание на раскидистые кусты

В советский период ситуация менялась медленно, по мере того как развивались городская канализация, водоснабжение, электрификация и газификация; процесс затянулся до 1960-х годов. К этому времени отхожие места и поленницы дров, равно как и общественные прачечные, исчезли из городских дворов, оставив после себя унылые мощеные или заасфальтированные дворы [Кириков 1988]. С другой стороны, в новых районах, выраставших по периметру города, «двор» уже не был традиционным закрытым «колодцем», как в многоквартирных домах общеевропейского типа постройки конца XIX века (похожие дворы можно увидеть у доходных домов Берлина, Глазго, Лондона и т. д.): он стал большим открытым пространством, участком природной среды, посреди которой были возведены новые кварталы. Однако о систематическом озеленении дворов, будь то в центре, или в новых районах, речи особенно не шло. Клочок нестриженой травы, пара деревьев, кучки скамеек и беспорядочные ряды навесов и гаражей – вот что обычно присутствовало во дворе[480].

Вместо того чтобы обеспечить жильцов удобствами, или, начиная с 1960 года, выделить больше дворников, власти пытались заставить жителей домов выполнять всю работу самостоятельно. Предполагалось, что «жилищные комитеты» должны не только координировать уборку, но и организовывать спортивные и прочие полезные для здоровья воспитательные мероприятия, задействуя комсомол и пионерию[481]. Чтобы привить чувство общей ответственности за чистоту и порядок, организовывались субботники. Однако на самом деле дворы использовались для самых разных функций и занятий, нередко противоречивших друг другу. Это вело к конфликтам между теми, кто отпускал детей играть во дворе, и желавшими использовать двор как стоянку для своих автомобилей; между любителями поиграть в домино, и бабушками, просиживавшими весь день на лавочке у подъезда; между защитниками песочниц и сторонниками создания футбольных площадок [Пиир 2006].

Кроме того, дворы, как правило, были проходными, открытыми для всех, кто хотел срезать путь и побыстрее попасть на соседнюю улицу Дети и подростки склонны были отстаивать «свое» пространство, и драки «двор на двор», равно как и драки в пределах одного двора, были постоянным явлением. Вспоминает мужчина 1960 г. р.:

В самой стае грызлись, в своей же. Дрались. Вот. И ходили ломать бока другим. <…> Чтоб набеги не делали на нашу территорию, на наши помойки. Мы собирали бутылки, бумаги. Бумагу сдав[али]. Деньги ж нужны были на мороженое, на всё. Были помойки распределены. У каждого своё. Наша компания трясет там дворы эти, помоечные, та компания – другие дворы[482].

Взрослые при этом мирились с тем, что двор – не частная территория, что там имеет право находиться кто угодно в любое время суток.

В постсоветские годы число поводов для конфликтов только выросло. Увеличилось количество частных автомобилей – потребовалось больше мест для парковки, при этом некоторые автомобилисты пытались застолбить участок под «свою» парковку (прежде в муниципальных кварталах никаких именных парковок и ничего, хотя бы отдаленно напоминающего парковочные места для жильцов конкретного дома, не было)[483]. Однако хаотичный «захват территории» был не единственным фактором. Группы жильцов могли объединиться, чтобы выделить пространство для общего пользования и полностью или частично преградить машинам доступ во двор. Кое-где начали вновь устанавливать ворота, снятые еще во времена первой пятилетки, и впервые с 1917 года вход во двор оказывался разрешен «только для жильцов».

Тем не менее в конце 1990-х и в 2000-х снова начали наблюдаться некоторые попытки городских властей «облагородить» дворовое пространство[484]. Во дворах стали появляться скамейки, клумбы, качели и горки, предназначенные для широкой публики, а не только для обитателей одного двора. Во многих местах снова принялись хозяйничать дворники – они расчищали снег и присматривали за тем, кто приходит во двор. Это укрепило уверенность жильцов в том, что поддержание порядка в общественных местах – не их работа. Цитируя автора одной из местных газет, «лучше хороший дворник целый год, чем субботник весной» [Орешкин 1998а][485]. Если субботники и проводились, они уже не были всеобщими, и заставить участвовать в них было невозможно: ведь у домоуправления не было полномочий выселять владельцев жилья, если они вдруг отказывались подчиняться[486].

3.10. Во дворе. Фотография популярной певицы Эдиты Пьехи оказалась на дне ржавого ведра. Фото Галины Лисютич, 1969

Как ни старались жильцы и власти, отрицательные ассоциации, связанные с двором, никуда не исчезли. По сути, двор оставался заброшенным пространством, где можно было украдкой предаваться занятиям, недопустимым в ухоженных парках и домах, где царил порядок (например, играть в азартные игры). Другой проблемой было шумовое загрязнение – из-за музыки, которую ставили на полную громкость, из-за громких разговоров и перепалок, доносившихся из окон[487]. Родители теперь не торопились отпускать детей на новые игровые площадки, не то что раньше[488]. Неискоренимой оказалась еще одна традиционная функция двора: в XXI веке, как и во все предыдущие столетия, здесь продолжали хранить бытовые отходы, как правило, в больших ржавых баках, где накапливались зловонные отложения мусора. Попытки «облагородить» эту часть двора оставались безуспешными: новые стенки, покрашенные в розовый цвет, отгораживали помойку не со всех сторон, а клочья бумаги и пластиковых пакетов, не говоря уже о миазмах, регулярно вырывались наружу из далеко не герметичных мусорных контейнеров.

В ленинградской литературной традиции помойка занимала скромную, но постоянную нишу. Некоторым творческим людям она представлялась удивительным и даже благодатным местом, метафорой необузданного творчества:

Турецкого