Десятый человек - Вэй У Вэй

Возможно, ошибка тех, кто следует Пути отрицания, – делать такой акцент на местоимении «Я», которое в его общепринятом смысле, которым мы все обусловлены, изначально подразумевает некое объективное «я»? Разве это не предполагает просто переход личностного отождествления от феноменальности к ноуменальности, даже если интеллектуально мы знаем, что такой переход не был целью, да и вообще невозможен. В конце концов, или прежде всего, именно понятие отождествления составляет концепцию «связанности»!

То, что мы есть ноуменально, – по сути некий «фон», экран, на который проецируется феноменальность. Кажется, этот образ был предложен Раманой Махарши. Фон важен, ведь без него не может быть никакого проявления, хотя, когда речь идет о проявлении, «фон» является его причиной, ведь он и есть проявленное.

Необходимо чувство «извлечения», отсекание всякого предположения, что «проецируемая» феноменальность отвечает за что бы то ни было. Именно «фон» «извлекает», вбирая обратно в себя идею, что явленное им проявление имеет собственную идентичность. Никто не извлекает, ничто не извлекается, есть только извлечение. Исчезновение иллюзорной концепции оставляет вещи такими, какие они есть, какими они всегда были и какими всегда будут, в полном отсутствии понятия «времени». Действие может казаться совершающимся только в последовательном времени, а где нет времени, не может быть и действия. Вот почему «извлечение», или «пробуждение», как его ни назови, не содержит в себе действия, поскольку любое действие феноменально и временно.

Образ кажется плотным также потому, что «ум» – это фон того, чем мы кажемся. Как концепция, он представляет собой то, на чем, или в чем, мы появляемся – возможно, лучше определить его как «Сознание» в ведантическом смысле, чем как ничто, хотя он «сам» не является чем-то объективным. Следовательно, «фон» включает в себя и передний план, и вообще любой «план», хотя никакого «плана» не существует. Это также соотносится с известной метафорой «зеркала ума»: то, что отражает все, не содержит ничего и само не существует для восприятия.

В утвердительном Пути веданты основное утверждение – это «Я есть Я», а в Пути отрицания – «Я не есть Я». Оба, конечно же, одинаково истинны и одинаково ложны сами по себе, но «извлечение» в безличное может привести прямо к взаимному уничтожению как истинности, так и ложности.

Конец конечного – это начало начального, и оба они – как перед, так и за обоими. Поэтому то, что мы есть, – совершенно в другом измерении.

Разве фраза «Истинная любовь – безлична» не является семантически чистым бредом?

«Любовь» не может существовать концептуально как-то иначе, кроме как взаимозависимая противоположность «ненависти», испытываемой А по отношению к Б, где одна – позитивная реакция, а другая – негативная. Их разрешение во взаимном отрицании, то есть взаимное отрицание наложенных друг на друга позитива и негатива, оставляет после себя концептуальное несуществование, которое уже нельзя обозначить терминами «любовь» или «ненависть».

Что бы ни проявляло их в двойственности, не может быть объективной «вещью», не может быть чем-то сознаваемым, поскольку чем бы это ни было в ноуменальности, оно не может иметь объектных, или феноменальных, качеств и даже не должно называться «оно».

Следовательно, то, что предполагается ноуменально, может быть представлено только местоимением «Я», а любое феноменальное выражение или проявление, отличное от «любви – ненависти», должно быть названо как-то иначе. Такие слова, как «блаженство», «счастье», «благословение» и их противоположности, или даже такие санскритские слова, как сат-чит-ананда или каруна, не могут использоваться в качестве адекватных терминов, хотя и более предпочтительны.

Концептуальное выражение того, что имеется в виду, то есть попытка концептуализировать интуитивное знание, потребует не какого-либо утвердительного существительного, а, в абстрактном интеллектуальном контексте, глагольной формы в изъявительном наклонении, предполагающей необъектную связь. Такие термины, как «любовь – ненависть», никогда не смогут стать адекватной заменой, поскольку это означало бы противоречие в терминах: безличное не может выражаться тем, что по определению является личным. Все это – попытка достичь положительного посредством положительного, а это все равно что пытаться поднять себя за шнурки ботинок.

Любая попытка выразить необъектное словами, кроме местоимения «Я», неизбежно невозможна и потому неизбежно абсурдна. То, что мы пытаемся выразить, может быть лишь тем, что мы есть: будучи тем, что мы есть, мы можем знать это, но, будучи этим, мы не можем определить это в объективности, поскольку «Я» не могу определить то, что Я есть, ведь Я не имею объектных и, следовательно, объективируемых, качеств.

Если уж так необходимо поговорить об этом, делая вид, что «это» что-то объективное, то есть создавая образ этого, чтобы кидать в него кокосы или петь ему дифирамбы, или если мы не можем удержаться от поклонения себе через поклонение этому – как обычно происходит, когда мы пользуемся напыщенными фразами о чистой, истинной или божественной любви, – то разве не разумнее будет использовать менее претенциозный технический термин, не настолько лестный для нашего эго?

Тут речь может идти только о необъектных отношениях, будь то отношения с Богом или с феноменальной вселенной, причем в данном случае Бог будет объектным и, следовательно, феноменальным. Никакие другие «безличные» отношения невозможны. Но будучи не-объектными, они должны также быть и не-субъектными, то есть если объект не является объектом, если он перестает быть объектом, то он одновременно перестает быть и субъектом. Остается только «Я».

Святой Хуан де ла Крус утверждал, что «Бог есть любовь»[34]. Поскольку тут нет никакого описательного существительного, то лучше и не скажешь. Но означает ли эта фраза, что мы можем говорить это о самих себе? Сам опыт напоминает нам о «любви»? А разве он не напоминает нам также о «радости», или «блаженстве», и кто знает о чем еще? Но все эти слова неадекватны и неверны.

Зачем вообще об этом говорить? Разве не достаточно просто знать это, когда нам это удается? Или мы настолько горды собой за то, что испытали это, что должны во что бы то ни стало сообщить всем, что оно у нас есть? Если уж мы испытали это, давайте хотя бы вспомним, что любой опыт всегда феноменален и, следовательно, то, о чем мы говорим, не может быть «этим». Любовь, какой бы экстатичной она ни была, – просто эмоция. Любовь-ненависть невозможно испытать вне двойственной вселенной чувственного восприятия и личного опыта, и искать положительное через положительное – воистину большая глупость.