Десятый человек - Вэй У Вэй

Каждый по очереди пересчитал других, и каждый смог насчитать только девятерых. В это время мимо шел путник, направлявшийся в ближайший город, и увидел, как они оплакивают утонувшего брата-монаха. Спросив, чем он может им помочь, он пересчитал их и заверил, что все десять были на месте. Но каждый из монахов вновь пересчитал остальных, и путешественник, не сумев убедить их, пошел своей дорогой.

Давайте продолжим историю..

Затем один монах подошел к берегу реки, чтобы умыть залитое слезами лицо. Нагнувшись над запрудой со спокойной водой, он отпрянул и, побежав к братьям-монахам, закричал, что нашел утонувшего товарища на дне запруды. Каждый из монахов по очереди склонился над водой, чтобы заглянуть на дно запруды.

Когда каждый из них увидел утонувшего брата-монаха, до которого они из-за глубины не могли дотянуться, они отслужили заупокойную службу в его память.

Возвращавшийся из города путник подошел к ним и спросил, что они делают. Когда они ему рассказали, он указал на них и заявил, что поскольку каждый из них отслужил заупокойную службу по самому себе и всем остальным, то теперь все они и вправду мертвы. Услышав это, все монахи мгновенно пробудились, и затем десять просветленных монахов вернулись в свой монастырь к огромной радости старого настоятеля.

Замечание: Каждый из монахов разгадал Открытую Тайну, которую Путник упустил, поскольку не знал, что это тайна.

Десятый человек – единственный, никакого другого нет.

Мы не способны помыслить то, что не «длится», включая само время. Сознаваемое полностью зависит от представления о длительности.

Из этого следует, что действие сознаваемости должно находиться вне времени и что само сознаваемое, таким образом, временно.

То, чем мы являемся как «сознаваемость», кажется немыслимым, немыслимость можно назвать определением Этого-которое-есть-мы.

Это-Здесь-Сейчас, которое есть Я, немыслимо, потому что оно безвременно и бесконечно. «Сознаваемость» не может помыслить «сознаваемость», поэтому, поскольку сознаваемое не может быть тем, что мы есть, немыслимое должно быть тем немыслимым, которое не может помыслить себя.

Следовательно, сама наша неспособность помыслить то, что мы есть, может сознаваться как прямое выражение этого-которое-есть-мы и, возможно, единственное, которое мы можем знать.

Все наши действия последовательны, все наши мысли последовательны, все наши функции функционируют последовательно: мы никогда не знаем и не делаем того, что не встраивается в последовательность времени. Даже Бог, хотя и считается «вечным», воспринимается как бесконечно длящийся.

Я думаю, мы должны признать, что сама «безвременность», будучи концепцией, мыслится как нечто бесконечно длящееся во времени. Самое большее, что мы можем, – думать о безвременности как о чем-то «вне времени», «лишенном времени», но разве такая мысль не будет паузой в мыслях? И в следующий момент, и в последующий мы можем подумать об этом снова. Поскольку она «все еще там», все еще «вне времени» или «лишена времени», мы не способны не думать о ней как о чем-то, что «длилось». Фактически «длительность» – единственное, в чем мы можем вообразить как отсутствие времени, так и его присутствие. Таким образом, в абстрактном концептуально видимые из феноменального центра «время» и «безвременность» не отличаются, поскольку оба определяются длительностью. А ноуменально, напротив, они оба также не отличаются, но не ограничены длительностью. Другими словами, они не отличаются в том, чем считаются, чем бы это ни было, а их отличие в том, что феноменально они оба определяются длительностью, а ноуменально – отсутствием длительности. Но длительность и не-длительность – их единственные свойства, это на самом деле все, чем они являются или могут быть.

Мы уже поняли причину этого, то есть что источник сознаваемости не подчиняется концепции «времени». Сознаваемое мыслится во времени, и всякая мыслимая концепция временна, но процесс сознавания, как и любой процесс, безвременен, это данность, это то, что мы есть, и будучи таковым, он не может помыслить процесс сознавания, у которого нет качеств объекта, которые можно было бы помыслить как феноменальную концепцию.

Разве отсюда не следует, что какими бы ни были наши феноменальные действия, в поступках или мыслях, они никогда не смогут повлиять на нашу ноуменальность? Как могут какие-то действия или идеи отменить свой временный характер, который делает их тем, чем они представляются? Как они могут заново войти в поток «времени» и превратиться обратно из объектной концепции в безвременную субъективность, которую никогда и не покидали? Они должны по-прежнему в ней оставаться, как бы ни выглядели на поверхности, ведь это источник сознавания. Как ни печально об этом размышлять, но мы должны спросить себя, о чем же все эти добрые и искренние люди думают, практикуя разные практики, некоторые – с утра до ночи? Возможно, они становятся очень достойными, даже святыми феноменами, но не более: любая феноменализация – это одностороннее движение. А ноуменализации не бывает.

Почему? Вероятно, потому что то, что мы есть, никогда не было чем-то отличным от ноуменального, то есть безвременного, а то, чем мы кажемся, – феноменально, временно. Феноменальность – временной аспект ноуменальности, то есть аспект последовательности, и механизм его отмены неизвестен, никогда не был записан и даже не представляется вообразимым.

Но то, что мы можем сделать, или то, что мы не можем не делать, – это оставаться Этим-которое-есть-мы и БЫТЬ им.

Ничто, делаемое во временнόм контексте, не имеет ноуменального значения, даже то, что мы считаем «истинным» или «реальным». Никакое утвердительное действие или концепция не может повлиять на ноуменальность. Все, что мы говорим, делаем и чувствуем, принадлежит нашему собственному маленькому миру-сновидению феноменальной чепухи.

Вот почему только путь отрицания может помочь нам, поскольку он отрицает утверждение, и когда каждый утвердительный импульс и концепция отрицаются, или, как говорят, «делаются пустыми», наша ноуменальность остается и обнажается.

И наша гипотетическая «связанность» – разве это не связанность всей концептуальной чепухой, в которой мы роемся с рождения до смерти, как поросята в поисках трюфелей? И когда нам удается найти один, разве его тут же не отбирают у нас?

Мы проявляемся в существовании только как последовательность,

И без последовательности во времени не может возникнуть никакое «я».

В буддизме и веданте отрицание «я» (анатта) возникает автоматически в тот момент, когда исчезает концепция последовательности.

Вот почему наше феноменальное «существование» всецело зависит от понятия «времени», в отсутствие которого то, что мы есть, неизбежно безвременно и не-феноменально.