Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек - Ирина Мазаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я понял, – победно ухмыльнулся Гладкий.
– Без слов.
– Я понял.
– Можешь не приходить.
– Я понял, – все так же держал на своем лице маску победителя Тихон.
– Жалко мальчика, – протянула Катрин, как только за Гладким закрылась дверь..
– Ой, Славка, побьет он тебя в командном зачете, – пробормотал Макс и тут же поднял глаза к потолку. Наверху прыгали, стучал мяч, грохали падающие тела. Вопросительно посмотрел на Федю. Тот неуклюже полез из-за парты.
– А новенький? – басовито спросил он.
Катрин довольно улыбнулась.
– Макс! – напомнил о себе Тырин.
– Мы просто играем. – Максимов уже шагал к двери. – Кстати, он неплохой игрок!
– Это точно! – поддакнул Гера, закатывая глаза.
Какое-то время Славка стоял, поджав губы и наморщив лоб. Макс успел дойти до двери, а Федя уронить стул, учебник и рюкзак, прежде чем Тырин заговорил:
– Давайте вместе решать! А то получается, что я один придерживаюсь того, на что согласились все.
– А труп-то у нас живой, – хихикнула Лена, подходя к Тырину сзади и кладя подбородок ему на плечо. – Не расстраивайся, Славочка, все будет так, как ты захочешь.
Тырин дернул плечом, отталкивая Кривину.
– Должно быть как надо, а не как я захочу.
– Тогда скажи: как надо?
– Да все уже поняли, – поднялся Марк. – Игнор так игнор. Хватит уже болтать. Вычистим его по национальному принципу.
Соня мысленно заметалась, пытаясь понять, какая национальность у Гладкого и как его при этом могут «вычистить». Не бить же его из-за того, что он не Иванов, не Петров и не Сидоров.
Димочка прервал размышления. От неожиданности Соня вздрогнула.
– Пойдем сегодня куда-нибудь?
Соня глянула на узкое лицо, в покрасневшие глаза. Хотела сказать резкость. Услышала, как за спиной демонстративно громко протопала Томочка. И покачала головой:
– Не пойдем.
Наверное, впервые ей захотелось побыть одной. Без любимого класса. Или теперь уже не любимого?
В клубе «Удар» играли в боулинг. Гера с Максом шиканули, заказав дорожку на два часа, но поначалу к шарам и не прикасались. Сидели у круглого столика на креслах. И только Федя, у которого в будущем судебном заседании была печальная роль присяжного заседателя, время от времени пускал шар, ухитряясь забросить его на соседнюю дорожку или послать в «молоко». Удовлетворенный неудачей, он возвращался к остальным. Гера все порывался закурить, но Катрин отбирала у него сигарету, Леночка с Томочкой недовольно морщились.
Стоило над входной двери звякнуть колокольчику, как Соня мысленно сжималась, ожидая непрошеного явления. Вошедшие долго раздевались, о чем-то говорили с администратором, проходили долгим коридором… И оказывались не Тихоном, а незнакомыми людьми. Тогда Соня пыталась понять, о чем говорят друзья, с удивлением слушала слова, грустно кивала. Рядом сидел молчаливый Падалкин. Он тоскливо смотрел на Томочку, а та демонстративно подсовывалась под руку Макса, не отпуская его от себя ни на шаг. Димочка вздыхал и просил Соню передать салфетку.
– Подавись ты своими салфетками, – не выдержала Соня.
– Мармеладова, а ты чего в молчанку играешь? – тут же повернулся к ней Тырин. – Сама что будешь говорить?
Соня заметила, что на ее все смотрят, и внезапно почувствовала себя неуютно. С чего? Ее ведь окружали свои.
– Я буду молчать.
– Молчать будет труп, а тебе надо либо заступиться, либо осудить.
– Осудить, – вдруг выпалила Соня.
– Ну к чему эта достоевщина? – поморщился Славка. – Каждый человек вправе поступать так, как ему хочется.
– Но княгиня Вера теперь всю жизнь будет чувствовать себя виноватой в этой смерти.
– С чего это она будет себя так чувствовать? – фыркнула Катрин. – Мало ли кто в нее влюбится. Что же ей теперь – со всеми спать?
– Она жила спокойно в своем мире, пока Желтков не покончил с собой. Он не имел права ей писать!
– То есть помер – и помер? – возмутилась Катрин.
– И вообще это трусость какая-то – бояться жить дальше, – поддержал Соню Марк.
– Это все равно что бросаться под машину, – торопилась Соня, а потому с трудом подбирала слова. – Ты хочешь умереть, ты умираешь, а человека, который тебя сбил, за это в тюрьму посадят или он потом сам жить не сможет…
– Но если он был влюблен? По-настоящему. До боли. И ничего не мог с собой сделать? – пропела Томочка, ткнувшись носом Максу в грудь.
Димочка тяжело задышал и стал подозрительно клониться к плечу Фила. Остальные молчали, глядя друг на друга – кто скажет первым.
– Но ему же сказали, что его любовь не взаимна. – Гера говорил, как будто собирался после своих слов рассмеяться. – Все остальное – назойливость и глупость. Зря написал.
– Но я ведь был истинно влюблен…
– А она-то – нет, – повернулась к подошедшему Тихону Лена. – Ой!
– Привет! – махнул рукой Гладкий. – Трупу тоже надо дать слово!
Все сразу зашевелились. Макс с Федей довольно заулыбались. Ванька согласно кивал, уткнувшись в планшет. Катрин села бочком, демонстративно перекинув ногу на ногу, игриво улыбнулась новенькому. Марк смотрел мрачно. Фил шарил глазами по столу, словно искал свой любимый «кольт». Но не находил.
– И как ты собираешься говорить? – мрачно спросил Славка.
Соня почувствовала, что сидит с глупой улыбкой на лице, что над головой у нее, видимо, загорелась красная лампочка, потому что у всех во взглядах нарисовалось явное удивление.
– Сыграем в Лазаря. Я ненадолго воскресну, скажу пару слов и снова умру.
Катрин все так же улыбалась. Ленка хмурилась. Томочка пряталась за Макса. Федя с Ванькой играли на планшетниках. Гера прищурился, словно пытался на глаз определить вес новенького и объем его грудной клетки. Марк сосредоточенно качал головой. Фил давился соком, задавшись целью за минуту выпить как можно больше. И только Падалкин вдруг побледнел и сполз на самый край дивана, как будто готовился сбежать.
Тырин изображал пристальный взгляд Каа перед бандерлогами. Молчал. Характер показывал.
– Хорошая идея, – буркнула Соня, хотя ее подмывало спросить, при чем тут Лазарь и воскрешение.
Славка продолжал молчать.
– Придется роли переписывать, – глядя в сторону, негромко произнес Гера.
– Нет, труп будет молчать, – принял решение Тырин.
Соня ждала, что он сейчас повернется к остальным, спросит, согласны ли они. Но он не сделал этого.