Мальчик, который рисовал кошек, и другие истории о вещах странных и примечательных - Лафкадио Хирн

Но О-Цую, зарыдав, отвечала:

– Милая Ёнэ, что бы ни случилось, я просто не могу заставить себя не думать о нем! Ты же сможешь раздобыть сто рё, чтобы о-фуда убрали… Только раз, дорогая Ёнэ, только еще один раз дай мне встретиться с господином Хагиварой – заклинаю тебя!

Она спрятала лицо в рукава и снова громко зарыдала.

– Ах! Как вы можете просить меня о таких вещах? – отвечала О-Ёнэ. – Вы хорошо знаете, что у меня нет денег. Но поскольку вы настаиваете – несмотря на то, что я вам только что сказала, – надеюсь, я как-нибудь раздобуду деньги, чтобы принести завтра ночью… – Затем, повернувшись к вероломному Томодзо, произнесла: – Томодзо, должна тебе сказать еще вот что. Твой хозяин носит теперь на теле мамори – амулет, который называется Кай-Он-Нёрай. И пока он у него есть, приблизиться к этому человеку мы не сможем. Поэтому ты должен сделать так, чтобы амулета у него не было. Как ты это сделаешь, нас не касается, но его быть не должно. Разумеется, о-фуда тоже должен отсутствовать.

Томодзо в ответ пробормотал:

– И это сделаю, если вы только обещаете дать сто рё.

– Ну что ж, госпожа… – сказала О-Ёнэ. – Хотите вы или не хотите – придется подождать до следующей ночи.

– О моя дорогая О-Ёнэ, – всхлипнула в ответ девушка, – значит, нам и в эту ночь не увидеть господина Хагивару и придется опять вернуться ни с чем? Ах, как это жестоко!

X

Минул еще день, наступила ночь, а вместе с ней явились и мертвецы. Но на этот раз у дома Синдзабуро не слышно было горестных причитаний: в час Быка вероломный слуга получил свою награду и удалил свиток со священными письменами. Более того, он сумел украсть и амулет: когда хозяин совершал омовение, он незаметно вытащил из ковчежца золотую статуэтку Будды и заменил ее другой – медной. А золотую закопал в саду в тайном месте. Таким образом, на этот раз ничто не мешало призракам проникнуть в дом самурая. Прикрыв лица рукавами своих кимоно, они воспарили над землей и, подобно легким струям тумана, скользнули внутрь через слуховое оконце – охраняющий его текст с заклинаниями исчез. Что затем произошло в доме, Томодзо было неведомо.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда предатель отважился наконец подойти к жилищу хозяина и постучать в дверь. Впервые за долгие годы он не получил отклика, и тишина испугала его. Он снова постучал, и вновь ответом ему было молчание. Затем, уже в сопровождении О-Минэ, он отважился войти в дом, а потом, один, проник в спальню господина. И снова позвал хозяина. И вновь – тщетно. Он распахнул ставни, чтобы стало светлее, но по-прежнему не донеслось ни шороха. Наконец он отважился подойти к ложу самурая и приподнял край москитной сетки. Едва Томодзо заглянул внутрь, как тут же выскочил из дома, крича от страха.

Синдзабуро Хагивара был мертв. Он умер отвратительной смертью, и на лице его застыла маска ужаса. Он лежал навзничь, а рядом с ним – скелет женщины. Две руки скелета крепко сжимали шею самурая.

XI

По просьбе неверного Томодзо, который умолял о помощи, Хакуодо Юсай пришел осмотреть тело. Картина, что открылась старому предсказателю, ужаснула и ошеломила его. Но способности наблюдать он не утратил. Он огляделся и, пройдя в заднюю часть дома, обнаружил, что листок со священными письменами на слуховом окне отсутствует. Затем он обследовал тело и узнал, что и амулет исчез; в ковчежце на теле самурая вместо золотой статуэтки Будды лежало медное изображение Фудо – покровителя путников. Старик, естественно, заподозрил Томодзо в краже, но все увиденное произвело на него столь сокрушительное впечатление, что он решил не предпринимать пока никаких действий, а сначала посоветоваться с настоятелем храма в Рёсэки – сообщить тому о случившемся он посчитал совершенно необходимым. Поэтому Юсай еще раз внимательно осмотрел жилище самурая, а затем, насколько позволял почтенный возраст, поспешил в храм Син-Бандзуй-Ин.

Священник, даже не спрашивая о цели визита, немедленно пригласил Юсая в личные покои.

– Вы знаете, что здесь вы всегда желанный гость, – сказал он старику. – Пожалуйста, чувствуйте себя свободно… Не хочу огорчать вас, но должен сказать, что Хагивара-сан мертв.

Юсай в изумлении воскликнул:

– Да, он мертв! Но… как вы узнали об этом?

Священник отвечал:

– У господина Хагивары была плохая карма. Он пострадал от этого. Да и слуга его дурной человек. Того, что с ним произошло, избежать было невозможно – судьба предопределилась задолго до нынешнего воплощения самурая. Думаю, вам не следует сильно переживать по поводу того, что случилось.

Старый предсказатель отвечал:

– Я слышал, что священник, ведущий праведную жизнь, обладает силой провидеть будущее на столетие вперед, но впервые на своем веку вижу такое воочию… Однако в этой истории есть еще кое-что, что не дает мне покоя…

Тут священник прервал его и сказал:

– Вы имеете в виду кражу мамори – Кай-Он-Нёрай. Не думайте об этом. Фигурка зарыта в саду на грядке. Там ее и найдут, а потом вернут мне. Это случится в следующем году, в августе. По этому поводу не беспокойтесь больше.

Хотя изумление старого предсказателя становилось все сильнее и сильнее, тем не менее он отважился заметить:

– Я изучал инь и ян, ведомо мне и искусство предвидения – ведь я зарабатываю на жизнь, предсказывая людям будущее, – но даже я не способен понять, как вы можете знать такие вещи.

Священник отвечал серьезно, даже мрачно:

– Не стоит размышлять над тем, как мне это удается… Сейчас я хочу поговорить с вами совсем о другом – о похоронах господина Хагивары. Самурайский род Хагивара, конечно, имеет собственное семейное кладбище. Но хоронить его там не до́лжно. Его следует похоронить рядом с Ю-Цуи, госпожой Иидзима, поскольку их кармическая связь очень глубока. Поступить так – поступить правильно. Но и вы, Юсай-сан, многим обязаны умершему. Потому вам следует за свой счет поставить надгробие на могиле Синдзабуро.

Так и случилось. Синдзабуро похоронили подле могилы О-Цую, на кладбище в ограде храма Син-Бандзуй-Ин в местечке Янака-но-Сасаки.

Мне посчастливилось встретиться с этим человеком в Токио, когда он собирался отправиться в Индию. Мы долго гуляли по городу и вели разговор о восточных религиях, в которых он разбирался куда лучше меня. Даже если я упоминал о малоизвестных культах, он тут же добавлял о них поразительные факты, а также собственные наблюдения о существующих верованиях народов Индии, Бирмы или Цейлона. Но вдруг с его подачи разговор принял совершенно неожиданное направление.

– Я размышлял о постоянстве в соотношении полов у людей, – сказал он, – и думаю, что́ по этому поводу утверждает буддийская доктрина. Мне представляется, что по закону кармы перерождения сопровождаются неизбежным чередованием.

– Так вы считаете, – спросил я, – что в следующем рождении мужчина станет женщиной, женщина – мужчиной?