Мальчик, который рисовал кошек, и другие истории о вещах странных и примечательных - Лафкадио Хирн

Синдзабуро поблагодарил священника и поспешил домой. С собой он унес целый ворох оберегов о-фуда со священными текстами, сутру и золотой амулет. Он спешил: все приготовления необходимо было завершить до наступления темноты.

VIII

Благодаря помощи и советам старого лекаря, Синдзабуро с помощью соседа успел до темноты завесить все щели в своем доме священными текстами. Закончив работу, Юсай ушел к себе домой, оставив самурая в одиночестве. Пришла ночь. Она была теплая и ясная. Молодой человек запер на засовы двери, укрепил на поясе священный амулет, залез под москитную сетку и при свете ночника взялся читать Убо-Дарани-Кё. Довольно долгое время он нараспев читал слова, не особенно вникая в их смысл, а затем решил немного передохнуть. Но его разум был слишком взбудоражен странными событиями уходящего дня. Минула полночь, но сон не шел. Время тянулось, и вот он услышал, как прозвонил большой колокол в храме Дэнцу-Ин, извещавший о наступлении восьмого часа[42].

Едва угасло его эхо, Синдзабуро услышал знакомый стук гэта. Он доносился с привычной стороны, но на этот раз шаги приближались медленнее. Потому и звук был немного другим: каран-корон, каран-корон… Тотчас же мужчину прошиб холодный пот. Дрожащими руками он раскрыл сутру и снова взялся читать вслух. Шаги приближались и приближались – вот они достигли живой изгороди и… остановились! Затем произошло нечто странное: Синдзабуро вдруг ощутил, что не может оставаться дольше за москитной сеткой. Нечто значительно более сильное, чем страх, заставило прекратить чтение, и он, не думая о последствиях, подкрался к ставням и заглянул в щелку. Перед домом стояли О-Цую и О-Ёнэ с пионовым фонарем в руках. Обе смотрели на священные тексты, развешенные над входом. Никогда прежде – даже тогда, когда была жива, – О-Цую не казалась столь прекрасной, как сейчас. Синдзабуро ощутил, как сердце рвется навстречу возлюбленной, он почти не мог сопротивляться. Но ужас смерти и страх перед неведомым все же сдерживали его. В душе его любовь и опасения вступили в жестокую схватку, столь мучительную, что казалось, будто он уже пребывает в аду.

И тут донесся голос служанки:

– Моя дорогая госпожа! Мы не можем войти. Должно быть, сердце господина Хагивары переменилось. Потому что данное нам вчера обещание нарушено. Все двери заперты, и нам их не открыть… Мы не сможем остаться здесь на ночь… Для вас лучше не думать о нем больше, поскольку его чувства по отношению к вам, без сомнения, изменились. Вполне очевидно, что он не желает вас видеть. Так стоит ли страдать из-за человека с таким недобрым сердцем?

Но девушка в ответ заплакала и горестно запричитала:

– Разве можно поверить в то, что вы говорите, после всех клятв, что были даны нами!.. Часто мне говорили, что сердце мужчины изменчиво, как небо осенью… Но я не верю, что Хагивара-сан столь жесток, чтобы поступить со мной так… Милая Ёнэ, пожалуйста, найди способ, чтобы я могла с ним встретиться. Хотя ты и настаиваешь, но я никогда – никогда не вернусь домой снова!

Так она продолжала плакать и причитать, прикрывая лицо длинными рукавами своего кимоно, – и такой прекрасной она представлялась Синдзабуро, такой трогательной… Но страх смерти был все-таки сильнее.

О-Ёнэ слушала свою госпожу, молчала, пока наконец не произнесла:

– Моя дорогая хозяйка, ну что же вы мучаете себя из-за человека, что явил такую жестокость?.. Ну хорошо, давайте обойдем дом кругом и посмотрим, нет ли входа!

Сказав это, она взяла О-Цую за руку и повлекла за собой. И они тотчас исчезли – моментально растворились, – как гаснет огонь в лампе, когда его задуешь.

IX

Ночь за ночью – каждый раз с наступлением часа Быка – приходили призраки. И каждую ночь Хагивара слышал рыдания О-Цую. Он уже почти поверил, что ему удалось спастись. Но смерть караулила его, и угроза исходила совсем не оттуда, откуда он опасался, а со стороны его слуг.

Томодзо обещал старому Юсаю никому – даже своей жене О-Минэ – ничего не говорить о страшных событиях. Но привидения и его не оставили в покое. Каждую ночь О-Ёнэ приходила к нему в жилище, будила его и просила убрать о-фуда с маленького оконца, что находится на задней стене дома хозяина. И Томодзо, вне себя от ужаса, каждую ночь обещал, что сделает это на закате следующего дня, но не делал, поскольку боялся навредить своему господину. Наконец однажды ночью, когда на дворе бушевала ужасная гроза, О-Ёнэ разбудила его, склонившись к нему на подушку, и крикнула:

– Поберегись так шутить с нами! Если завтра ночью ты не уберешь эти письмена, то узнаешь, что значит моя ненависть!

И в то время как она говорила это, лицо ее сделалось настолько страшным, что Томодзо чуть не умер от ужаса.

О-Минэ, жена Томодзо, совершенно ничего не знала о том, что делается, до той самой ночи. Собственно, и ее супруг воспринимал происходящее скорее как ночной кошмар, нежели как реальность. Но именно эта ночь все изменила. О-Минэ пробудилась внезапно и услышала голос женщины, которая говорила с ее мужем. Услышала она только последнюю фразу и даже не разобрала слов. Супруга повернулась к Томодзо, но в свете ночника разглядела только мужа – никакой женщины рядом не было. Он дрожал и побелел от страха. Незнакомка исчезла. Двери крепко заперты. Внутрь никто войти не мог. Но ревность, воспылав, заставила произвести О-Минэ форменный допрос, и… ему пришлось-таки открыться, рассказав, перед какой ужасной дилеммой он очутился.

Подозрительность супруги тут же сменилась страхом. Но О-Минэ не зря слыла женщиной сметливой и практичной. А потому немедленно предложила план: она придумала, как спасти мужа, принеся в жертву хозяина. Она дала Томодзо коварный совет – поторговаться с мертвецами.

Они пришли на следующую ночь – как обычно, в час Быка. И О-Минэ сама теперь услышала перестук приближающихся гэта: каран-корон, каран-корон!.. Томодзо вышел во тьму, чтобы встретить призраков, и даже нашел силы сказать то, что ему подсказала жена:

– Я вызвал ваш гнев, и он справедлив, но у меня и в мыслях не было злить вас. Причина, по которой священные письмена не сняты, заключается в том, что мы с женой живем лишь милостью нашего хозяина, Хагивары-сан. И не можем навредить ему, потому что в таком случае мы навлечем несчастье и на себя. Но если мы получим, скажем, сто золотых рё, мы будем вам очень благодарны, потому что помощи нам ожидать не от кого. Следовательно, если у нас окажется сотня рё, я смогу убрать о-фуда, поскольку в таком случае тревожиться о будущем нам будет уже не нужно.

После того как слуга произнес все это, призраки молча переглянулись. Повисла пауза. Затем О-Ёнэ сказала:

– Я же говорила вам, госпожа, не стоит нам беспокоить этого человека; мы не хотим ему зла. Нет, разумеется, толку страдать из-за господина Хагивары, потому что сердце его к вам переменилось. Потому снова, моя дорогая, разрешите попросить вас не думать о нем больше.