Танец семи покрывал - Вера Ветковская

— У Борхеса есть рассказ, не помню название… О том, как приговоренного к сожжению на костре волокут к месту казни… И вот его привязали к столбу, палач поднес к хворосту факел… И дальше такая фраза: «И костер кричал…» Ее голос — это кричащий костер.

Чон с изумлением воззрился на нее. Что за перемены произошли в этой девчонке? Откуда ей вдруг сделался известен Борхес? Кто поставил ей речь? Кто этот Пигмалион, ожививший Галатею? Откуда эта тихая, размеренная интонация, эта скромная женственность в повадках? Чон всегда хорошо чувствовал эту девушку, особенно чутко ощущал поток энергии, изливаемый ею на него. Но сейчас никакого потока не было, точно он Зару больше не интересовал. Можно было вздохнуть с облегчением, но камень давил на сердце, и Чон никак не мог перевести дух. Все краски смешались на мольберте: любовь к Стасе, страсть к Заре, картина жены, которая не уходила у него из глаз и сквозь которую, увы, он видел свою собственную.

— Да попрощайся же с Заремой! — услышал он голос Стаси.

Чон очнулся, встретил спокойный, благожелательный взгляд Зары.

— Уже уходите?

— Да, у меня репетиция, — проговорила Зара. — Прошу меня извинить. Всего доброго, Павел. До свидания, Стася…

— Может, вас проводить? — машинально спросил Чон.

— Стефан меня проводит, — спокойно отозвалась Зара.

Однажды Родя и Саша Руденко, молодой поэт-авангардист, еще год тому назад числившийся в приятелях Чона, прогуливались по Даниловскому кладбищу.

Саше недавно перевалило за тридцать пять, как поэт широким кругам он был известен единственной строчкой «Дожди транслируют ноябрь»… Но отнять у Александра статус авангардиста было невозможно, поскольку он приятельствовал решительно со всеми имеющимися в Русской земле авангардистами: Еременко, Ждановым, Кальпиди, Парщиковым, Шварцем. Вечно он занимался бытовыми проблемами вышеперечисленных и не вошедших в этот список поэтов: кого разводил и устраивал новое местожительство, кому пробивал комнату, кому — книгу, кому — выступление, кого выводил из состояния запоя, кого встречал с зашитыми венами в Склифосовке.

В том, что оба молодых человека степенно обходили Даниловское кладбище, тоже был повинен очередной авангардист из города Нижневартовска, напоминавший Саше молодого Бродского. Этот поэт, человек верующий, попросил Сашу отыскать в Даниловском некрополе могилку блаженной Наталии, знавшей на память всю Псалтырь и скончавшейся в возрасте тридцати лет.

Сначала Родя попытался пристроиться к толпе, собравшейся возле часовенки над блаженной Матронушкой. Возле оградки могилы две матушки нараспев пели акафист преподобному Серафиму Саровскому, так как приближался день памяти святого, первое августа. В этой толпе все были иногородние, и о блаженной Наталии они не слышали.

Тогда молодые люди вошли в храм, но объяснения старушки, продающей свечечки, были столь путанны, что Саша и Родя вышли на улицу совершенно разочарованные, И тут хлынул дождь! В одно мгновение он смыл нищих, сидевших возле Матронушкиной аллеи, и покрыл разноцветными зонтами ожидавшую своей очереди толпу.

К Роде и Саше подошла какая-то женщина в прозрачном клеенчатом плаще и дружески обхватила их своими непромокаемыми крылами. Она повела их по какой-то аллейке, спрашивая, не блаженную ли Натальюшку они разыскивают. Пораженные проницательностью этой странной, улыбчивой женщины, Саша и Родя хором подтвердили ее предположение.

— А как вы догадались? — решил выяснить пытливый Саша.

— Я сама к ней иду, — показав на свечки в руке, простодушно объяснила женщина.

— Сестра, а правда, что блаженная знала на память всю Псалтырь? — продолжал Саша.

— Да, правда. Здесь многие упокоились такие замечательные…

И вот раба Божия Антонина повела поэта и художника к святым могилкам. Они побывали у преподобного, на могилке которого просят о детях, чтобы росли верующими, у исповедницы Александры, замученной в Бутырках, у Татьяны и Павла, юродивых ради Христа, творивших чудеса в пятидесятых годах. На каждой могилке под часовенкой, где теплилась лампада, Антонина оставляла по свечке и прочитывала «Богородицу», «Достойно есть» и «О Премилосердный Отче Безначальный…». Саша и Родя, притихнув, крестились.

Наконец, добрели до блаженной Наталии, узнали от Антонины, что она была в течение десяти лет прикована к постели, за что неустанно благодарила Господа. Саша взял ком земли с могилы Наталии, о чем просил его бедолага из Нижневартовска, у которого что-то случилось с ногами, тепло распрощались с женщиной. Последняя алмазная капля сорвалась с белоснежного облака, распростершегося над некрополем, — и в эту минуту женщина, выполнившая обе свои миссии, таинственно исчезла.

Они двинулись дальше, и на одном участке, огороженном чугунной оградкой, увидели Стефана, изрядно промокшего, с бидоном лака в руках. Рядом с ним Зара в рабочей одежде вытирала ветошью мокрые памятники.

— Привет вам, — обратился к ним Родя.

— Здравствуйте, — поклонился девушке Саша, незнакомый со Стефаном.

Девушка будто не расслышала его приветствия, отвернулась.

— Ты к отцу, — утвердительно промолвил Родя.

— Да вот дождь некстати. Хотел крест полакировать.

— Успеешь еще, дождь кончился. Привет сестре.

— До свидания, — сказал девушке Саша.

Она не повернула головы в его сторону.

— Странно, — сказал Саша, отойдя на несколько шагов от могилы. — Эта девушка сделала вид, что не знает меня…

— Разве вы знакомы?

— Чон нас знакомил. Она одно время ходила к нему, а потом перестала. Это было еще до твоего появления на его сборищах.

— Чон?! — Родя приостановился. — Ты что-то путаешь, парень.

— Нет, не путаю.

— Чон? Этого быть не может. Стефан познакомил эту девушку с Чоном, вот как было дело, полгода тому назад.

— Какие там полгода, когда я видел их вместе пару лет тому назад… Я поэт, у меня потрясная память на лица. Сейчас я вспомню, как ее зовут… какое-то необычное имя…

— Нет, ты что-то путаешь, — решительно сказал Родя. — Вот и девушка тебя не узнала.

— Она сделала вид, что не узнала. При взгляде на тебя и на меня особенно в ее глазах промелькнул страх. Такие лица, как у нее, не забываются. Помню, первый раз увидев ее, я подумал: «Ну, Павлу с этой восточной красоткой несдобровать…» Зара! Ее зовут Зара! Да, именно Зара. Я еще тогда сказал: заря вечерняя… Сам себе сказал, заря вечерняя, а не утренняя.

У Родиона лицо как будто окаменело, но Саша этого не заметил.

— Точно, это была она. Я видел ее у Чона пару раз, у них были какие-то отношения, как я успел понять… Потом она исчезла… Ну, чего молчишь? Я правду говорю!

— Ужасно, если это правда, — пробормотал себе под нос Родя.