Танец семи покрывал - Вера Ветковская

— Я не все знаю на память, — возмутился Олег.

— Можешь подбирать, — отрезал Лобов.

— «Подснежник» Чайковского, — произнес Лобов.

— Мне не нужна минута, — сказала Зара и сделала знак Олегу.

…Через минуту Юрий хлопнул в ладоши.

— Отлично, — сказал он, — но будет гораздо лучше, если ты выбросишь из памяти Айседору в исполнении Майи, а именно «Музыкальный момент».

— Хорошо, — согласилась Зара.

— Олег, предложи ей музыку, — сказал Лобов.

— «Интродукция и рондо-каприччиозо» сойдет? — с любопытством спросил Олег.

— Да хоть «Варшавянку», — высокомерно бросила Зара.

Так начались Зарины импровизации.

Совместные гастроли «Нереид», Стаса и Люды закончились, и «Нереиды» стали выступать одни. Они проехались по тем же сценическим площадкам — вторая часть выступления «Нереид» была отдана на откуп импровизациям Зары, которые страшно понравились зрителю. Олег таскал с собою кучу нот. Публика не ограничивалась набором известнейших произведений Рахманинова и Шопена, Олегу пришлось попотеть, но Зара танцевала каждый номер так, будто он был десятки раз опробован на репетиции. Публика пыталась озадачить ее кодой из симфонии Стравинского или «Колыбельной» Мусоргского: Олег напоминал Заре мелодию, и она начинала танцевать. Лобов позволил ей обзавестись кое-каким реквизитом — мячом, золотистой лентой, хрустальной чашкой, бусами, цыганским платком… Она танцевала под русские народные песни, под музыку Паулса, под классику, каждый раз поражая Лобова и публику неожиданными идеями. Ее то и дело вызывали на бис.

— У тебя не тело, а целая библиотека движений, — восхищенно сказал ей Юрий.

Зара выступала с колоссальным успехом. Сбор превзошел все ожидания Юрия. Часть денег он решил использовать для полноценного отдыха «Нереид» и снял несколько номеров в пустынном теперь отеле Юрмалы.

«Нереиды» поселились в старом четырехэтажном корпусе на берегу моря, все, кроме Зары, которая выпросила себе отдельный, так называемый семейный домик и напомнила Юрию о его обещании пополнить ее образование. Лобов съездил к приятелю в Ригу и привез Заре целый багажник тщательно отобранных им книг. В его номере поселилась новенькая, Цилда, которую Юрий подобрал в ночном баре Вильнюса. Зара не чувствовала ревности. Она и правда стала много читать. Она чувствовала, что эти книги вливают в нее неожиданную энергию, язык некоторых из них обучал ее совсем иной пластике: Зара даже пробовала как-то протанцевать перед зеркалом «Глазами клоуна»…

Ей необходимо было собраться с силами перед возвращением в Москву.

Зара запрещала себе думать о Стасе и Чоне.

Благодаря Юрию она ощущала в себе такую уверенность, что мысль об этой паре уже не терзала ее. Наоборот, в ней родилось предчувствие торжества. «Я одержу победу над вами обоими», — думала она. Чон просто не представлял, кем она была в его жизни. Она проросла сквозь него. Да, проросла сквозь его тело, как тростник, — есть такая китайская казнь. Тростнику не больно. Он просто растет сквозь тело казнимого. Ему не больно, нет.

Зара бродила с книгой по золотистому песку дюн босиком, воображала себе музыку, плясала на песке — сухом в дюнах и влажном на побережье.

…Она затанцует Павла насмерть, как виллиса…

Зара лежала на воде и смотрела в небо, учась у него терпению. Терпение, а не талант и не подвиг, питает эту жизнь. Терпение источают небеса. Терпение накапливают волны.

Терпение теплое и крепкое, как янтарь.

Зара купила всем подарки: Стасе длинное, из льняной нити платье, расшитое на груди мелким янтарем, Чону — янтарный мундштук, Стефану — янтарную подставку для письменных принадлежностей, Марианне — ожерелье из старого, необработанного янтаря, Переверзеву — картину с вкраплением янтарной крошки. Себе она сделала один только подарок. Она купила у одной старой рыбачки янтарик с дырочкой посередине, заплатив за эту безделицу все свои наличные деньги.

Рыбачка сказала Заре, что этот темный камень, сквозь который пела свою древнюю песенку вода, поможет ей победить всех своих врагов.

— Это мне и надо, — отозвалась Зара.

— Ты не находишь, что Чон какой-то странный? — как-то заметил Стефан. — Задумчивый, отвечает невпопад…

— Нет, не нахожу, — резковато откликнулась Стася на попытку обсуждения поведения своего мужа. И Стеф, сконфуженный, умолк.

Но если б ему было позволено продолжить беседу, он все-таки высказал бы одно предположение, которое не давало ему покоя.

Он видел лицо Чона до того, как тот влез по лестнице на веранду, чтобы поразить своим возвращением Стасю, и видел его после того, как оба, сестра и зять, обнявшись, через некоторое время вышли из мастерской.

Лицо Чона… Стеф давно ощущал себя полноценным прозаиком. Ему пришла в голову такая метафора: лицо Чона подтаяло, как пластилин, и не отлипло еще от картины, на Стасином полотне остались его зрачки, кончик носа — любой художник не откажет себе в удовольствии понюхать свежую краску, — щеки, изъеденные бледностью, и язык, — Павел не мог говорить, слова крошились на его зубах, как будто он забыл звуки.

Стеф принес чемодан Чона, оставшийся в саду, и, пока они его распаковывали, Павел, как девушка, подставляющая лицо лучам вечернего солнца, оборачивался к картине, невидной из-за стены, но как будто испускавшей какие-то загадочные лучи… Время от времени настороженный, тревожный, испытующий его взгляд останавливался на беспечно разглядывающей подарки Стасе.

«Неужели он завидует?» — думал Стефан. Устыдясь своей мысли, он сбежал вниз, чтобы подготовить Марианну к приезду Чона.

Павел всем привез подарки: Марианне просторное платье из мелкого вельвета, Стасе — несколько альбомов древних японцев, Стефу — пару роскошных модных рубашек, Переверзеву два свитера, даже Родю не позабыл — купил ему дорогие очки в золотой оправе.

За обедом он рассказывал о выставке Ибрагима. Стеф прислушивался к его оживленному голосу; ему казалось, что Чон включил какой-то моторчик в глотке, который позволил ему автоматически вести рассказ. Три картины немцы купили — не самые лучшие, лучшие Чон по уговору с Третьяковкой придержал, а деньги, вырученные от продажи этих, пойдут в реставрационный фонд музея, куда Чона пригласили сотрудником. Но пока он хочет отдохнуть, поразмять мышцы…

— У тебя есть идея? — сразу уцепилась за его слова Стася.

— Хочу написать сад, — уже совершенно другим тоном произнес Чон, будто они со Стасей были наедине. — Глухой, заброшенный сад, темный, как легенда о Лорелее, не викторианский парк, а таинственную глухомань, в которой Шерлок Холмс и Ватсон обнаружили очередной труп. Сад в серо-зеленых тонах, когда от земли поднимается туман.

— Это больше похоже на кладбище, — не удержалась Марианна.