Снежная роза - Валерия Вербинина

Инспектор Лебре задумался. Комиссар Буало терпеливо ждал.

– Мы ведь о деле де Фермона говорим, патрон? Все зависит от конкретных обстоятельств. Вещи можно сжечь или закопать. Труп расчленить и куски разбросать в разных местах. Или не расчленять, а бросить в воду, или, опять же, просто закопать. Или засунуть его в чемодан и сдать в камеру хранения на вокзале. Кстати, вещи тоже можно сдать, тем более если они уже в чемоданах.

– Камера хранения отпадает – у дамы слишком приметная внешность. Такую сразу же запомнят… Навыков расчленения тел у нее нет, а это дело непростое… – комиссар прищурился. – В воду был брошен второй труп. При этом количество старых цепей, которые пропали с виллы, совпадает с теми, которое использовали как грузило, чтобы утопить тело Мориса де Фермона. И раз уж она такая предусмотрительная особа… Вот что: езжай-ка в Сен-Клу и вызови на виллу приходящую служанку, мадам Бенуа. Пусть она тщательно осмотрит садовый инвентарь. Возможно, там не хватает лопаты или чего-то в этом роде. Теперь вот что: ты проверил алиби Планта?

– Да. Он лежал в больнице после операции аппендицита, так что я его отпустил.

Отослав Лебре, Буало какое-то время напряженно размышлял, хмуря брови. Его отвлек телефонный звонок.

– Следователь Тардье. Есть новости по делу де Фермона?

– Все зависит от того, пропала ли с виллы в Сен-Клу лопата.

И Буало объяснил, что, возможно, Симону убили и тело где-то закопали, чтобы пустить следствие по ложному пути.

– Если выяснится, что лопата все-таки исчезла, я пойду к шефу. Надо будет обыскать каждый сантиметр вдоль дороги Сен-Клу – Париж, а для этого потребуется содействие местной жандармерии и полиции.

– Дороги? Там несколько дорог, комиссар. Кроме того, между Сен-Клу и Парижем лежит целый Булонский лес.

– Об этом я и говорю. Лес тоже придется прочесать – или хотя бы ту его часть, где пролегает дорога. Один я со своими людьми не справлюсь.

– Вы уже знаете, кто убийца? – спросил Тардье после паузы.

– Нет.

– Но догадываетесь?

– Без доказательств мои догадки ничего не стоят.

Переговорив со следователем, Буало позвонил Арману Ланглуа и, представившись, сообщил, что хотел бы задать ему несколько вопросов.

– Неофициально, по поводу вашего друга Мориса. Если позволите, я хотел бы вас навестить, чтобы мы могли побеседовать без протокола.

– Да, конечно, я буду вас ждать! – воскликнул Арман. – А эту женщину… Симону… ее уже нашли?

– Увы, пока нет.

Закончив разговор с бывшим любовником Наташи, Буало достал визитную карточку нотариуса Куртона, позвонил ему и также условился о встрече. Среди прочего комиссар намекнул, что не хотел бы утруждать столь почтенного человека и что то, что нотариус хотел сообщить ему, он мог бы сказать по телефону; но Куртон с явным неудовольствием отверг это предложение.

– Я предпочитаю видеть того, с кем говорю, комиссар. Надеюсь, вы меня понимаете…

Черт бы побрал этих щепетильных провинциалов, с досадой подумал Буало, вешая трубку. Хуже всего, если то, что Куртон хочет сообщить, не стоит выеденного яйца.

Чтобы с пользой потратить время, которое оставалось до встречи с Арманом Ланглуа, Буало принялся изучать бумаги Симоны, найденные в Сен-Клу и на бульваре Османа, но успел только просмотреть фотографии и прочитать письма матери, написанные однообразным почерком и унылые, как деревенское кладбище. Все они были об одном и том же: что мать не может прислать дочери больше денег и что та должна рассчитывать только на себя. Среди новостей об общих знакомых и родственниках то и дело мелькали сообщения о свадьбах, подаваемые с явным одобрительным подтекстом. Судя по всему, мадам Дюфур предпочла бы, чтобы Симона тоже вышла замуж за какого-нибудь кассира на станции железной дороги, обзавелась детишками и жила бы как все.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Буало.

На пороге показался бригадир Шапель, которому комиссар отдал записную книжку Мориса де Фермона и поручил пробить все записанные в ней адреса и телефоны.

– Патрон, я подумал, вас это может заинтересовать… Часть телефонов соответствует обозначениям, например, телефон детского доктора или механика. Но часть, если можно так выразиться, зашифрована. Например, «Анри Ривьер, бывший жокей» на самом деле оказывается Анриеттой Ривьер, одной из подружек Мориса. Точно так же «Клод Боннель, отдать долг в 100 франков» оказался Клодиной Боннель, мимолетной любовницей. И таких записей довольно много…

Буало улыбнулся. Значит, Морис совершенно точно знал, что жена роется в его столе, и придумал ловкий способ, как скрывать информацию о своих связях.

– Вызывай всех его баб для допроса, – распорядился Буало.

– Шутите? Их там больше сотни. Бывших, чьи номера зачеркнуты, и сравнительно недавних, к которым он не успел остыть. Там и проститутки, и маникюрши, и продавщицы цветов – кого только нет.

– Ну, вот ты с ребятами ими и займешься. Кто знает, может, он успел кому-то проболтаться о том, что ему угрожали, или о том, что у него серьезные проблемы. В постели языки развязываются. Да, и начни с тех, чьи номера не зачеркнуты.

– Слушаюсь, комиссар.

Шапель удалился, но даже его спина выражала неудовольствие. Он прекрасно одевался, следил за собой и выглядел не хуже какого-нибудь киноактера. А теперь ему предстояла скучнейшая работа – опросить множество людей, о которых лишь предположительно известно, что они могут знать что-то ценное для следствия.

Поглядев на часы, комиссар поднялся, убрал все бумаги в сейф, поправил пристежной воротничок, взял свою неизменную шляпу-котелок, запер кабинет и покинул дворец правосудия.

Он не обдумывал заранее, какие вопросы станет задавать Арману Ланглуа. До некоторой степени Буало действовал, полагаясь на вдохновение. Он мог бы вызвать любовника Натали для допроса, но предпочел сам приехать к нему, чтобы иметь возможность понаблюдать его в домашней обстановке.

Ланглуа жил на улице Константины. Из окон гостиной была видна Эйфелева башня, но саму улицу нельзя было назвать чрезмерно оживленной. Мебель в комнате оказалась палисандрового дерева, обивка светлых тонов, на столе лежал раскрытый каталог шин и изделий из каучука, а под ним – журнал с Наташей на обложке. Впрочем, все эти подробности интересовали комиссара куда меньше, чем сам Арман. Перед комиссаром предстал складный невысокий молодой человек, но в выражении его лица было что-то, что Буало не понравилось.

«Чистенький, вежливый и положительный, но… Так, как он, обычно выглядят слабые люди, легко подпадающие под чужое влияние. Какая-то безвольная линия рта, что ли… Но глаза умные, что есть, то есть».

– Я очень хорошо относился к Морису, – заговорил Арман после того, как мужчины сели, – и, если я могу чем-то вам помочь, то… Одним словом, располагайте мной… Вы курите? Если не возражаете, я закурю.