Жиган по кличке Лед - Евгений Сухов

Лед проснулся в превосходном настроении, чего нельзя сказать о большинстве присутствующих в камере. Илья с улыбкой сказал:

– Надо же! Никто и не пытался меня зарезать. А ведь этот так просто – чик, и горло наружу.

Примерно с такой же улыбкой он снес Упору пол-лица. Тот, конечно, уже очнулся и отполз к стене, но говорить не мог, а напоминать о себе попросту не рисковал. Собственно, сразу же после слов Льда дверь барака открылась, и вошел начальник пересылки майор Титов. За ним семенил Омельченко. Титов, краснолицый, густобровый, зверообразный, на ходу не стеснялся в выражениях. На валяющихся на полу заключенных он не обратил никакого внимания, потому что пришел вовсе не к ним.

– А-а, Каледин!!! – ощерившись, выговорил он, встав передо Льдом. – Ну ты, Каледин, совсем оборзел?! Куда ты на этот раз собрался-то, а?

– А я еще размышлял, гражданин начальник, – спокойно ответил тот. – У меня были варианты: либо в Китай, либо через Каспий и там дальше через Иран, кланяться тамошнему шахиншаху с тем, чтобы он меня дальше пропустил – в Константинополь, что ли. Подробности моих планов уже позвольте оставить при себе. Хотя бы – до протокола. А вас что, повысили? Помнится, в Красноярске вы бегали в простых вертухаях, а тут, гляди ж ты, резко пошли в гору. Партия дает ход лучшим кадрам, это понятно!

Титов и не подумал обидеться. Казалось, он даже начал остывать. Болезненная багровость начала сходить с его лица, когда он наконец повернулся к подпрыгивающему Омельченко и сказал:

– Видал, капитан, каков наглец? А ты его в общую хату задвинул. Он тут, наверно, всех уже выстроил, а кого-то… Ба-а-а! Осужденный Шлыков лежит у выгребной ямы – это очень мило. Говорил я тебе, Омельченко, что пора бы перестать работать с этим дуболомом, не умеет он тонко работать, калечит людишек… тьфу, тля лагерная!

Такое явное признание связи Упора с администрацией пересылки не сулило тому ничего хорошего – в придачу к тому, что он и так теперь навеки покинул элитную касту блатных и примкнул к тюремным низам. После информации, нарочито оглашенной начальником Титовым, его жизненные перспективы стремительно западали за плинтус.

– Вообще, конечно, капитан Омельченко, ты редкий болван. Немедленно переведи Каледина в одиночную камеру. Скоро прибудет следственная группа. Кроме того, следует организовать поиск сообщников Каледина, которые наверняка могут бродить где-то в здешних краях, коль скоро тут был поймал их главарь.

– Вы – мыслитель, товарищ майор, – доверительно сообщил ему Лед.

– Поговори у меня…

Борис Леонидович Вишневецкий только тут понял, с кем именно в очередной раз столкнула его судьба. И он мог только поразиться упрямству этой милой дамы, своенравной фортуны, которая с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом сталкивала их с Ильей Калединым. Разом вспомнилась их встреча шестнадцатилетней давности, скрипучие полы школы-интерната, первый урок и скверная, очень скверная история… куда хуже и грязнее, чем убийство Цезаря, если отбросить масштаб. Борис Леонидович зашевелился на своих тесных нарах, толкнул в бок соседа, чтобы тот посторонился, пропустив его от стены, и затесался в группу зэков несколько более энергично, чем мог себе позволить очкастый интеллигент, попавший в ГУЛАГ по 58-й статье…. Классика жанра. Он ссутулился, уперся в чью-то широкую спину, получил под дых и в бок разом, но все-таки протолкнулся к начальнику пересылки и его занимательному собеседнику, выловленному из бегов, протолкнулся в тот самый момент, когда майор войск НКВД СССР Титов проговорил:

– Я давно думал, Каледин, что тебя следует расстрелять как отпетого уголовника. Тем более что первый срок ты получил очень жирно – разом за двойное убийство. Насколько я помню, прицепом пустили еще несколько дел с кражами и грабежом, но там, вполне могу допустить, тебя, беднягу, незаслуженно оклеветали… Когда ты первый раз сбежал, странно, что тебя и тогда не помазали «зеленкой». Просто накинули сверху еще пять – и хвали доброту Советской власти! Но ты не понял, какое послабление тебе сделали, и снова умудрился сбежать. Как только выдрался-то?.. Но сейчас все воздастся по заслугам. Тебе и твоим сообщникам.

– Приятно сознавать, что в советской пенитенциарной системе работают такие проницательные люди, – сказал Лед. На этот раз, правда, на его лице не было и тени улыбки.

Мало кто из заключенных мог выговорить такое роскошное слово: «пенитенциарная». Капитан Омельченко окончательно уверился, что этот Каледин – отъявленный негодяй и действительно заслуживает высшей меры. И вот в тот самый момент, когда Омела уяснил для себя эту высокую истину, протолкался к ним Борис Леонидович, сорвал с носа очки, умело протер их и снова водрузил на нос.

– Э-э, мужик!

– Товарищ майор, я – сообщник Каледина.

Наступила тишина. Титов и Омельченко, не моргая, уставились на этого невесть откуда взявшегося типа, сделавшего ну совершенно кошмарное заявление. Лед посмотрел на Вишневецкого и, вдруг узнав того, судорожно сглотнул. Но уже в следующее мгновение сумел овладеть собой. Вишневецкий чуть подкорректировал свои сенсационные показания:

– Точнее, я – потенциальный сообщник Каледина. Я, конечно, не видел его десять лет, но в тот самый момент, как увидел Илью, подумал, что вполне мог бы стать его сообщником.

Титов повернулся к Омельченко и спросил:

– Его уже допрашивали?

– Да нет пока.

– Я имею виду – не применяли дознание с пристрастием?

– У нас – пока нет. А что?

– Да что-то я смотрю – у него мозги напрочь отбиты.

– На содержание не могу пожаловаться, товарищ майор, – доложил Вишневецкий, – а вот эта царапина на моем подбородке и распухшая губа – это последствие падения с нар.

– Н-да… – сказал Титов. – Бывает… Случается, что зэки себя оговаривают, но при этом они выглядят совсем иначе. Вы кто такой?

– Осужденный Вишневецкий, статья 58, пункт 3…

– Э-э…

– Контакты с иностранцами в контрреволюционных целях, приговор: 10 лет с конфискацией имущества, – доложил Вишневецкий.

– А-а, политический? Ну, тебе терять нечего, все равно поедешь куда надо… Только непонятно мне, как ты, контрреволюционный элемент, имеешь какое-то отношение к Каледину, который сидит по нормальной уголовной статье? – искренне удивился Титов. – Слышь, Каледин, ты что, в самом деле знаком с этим гражданином?

Лед встал, заложил руки за спину и засвистел какую-то вульгарную уркаганскую песенку. Потом он покосился на Бориса Леонидовича и бросил:

– Откуда ж мне, гражданин начальник, с «фаршированной олениной» знаться? Этот черт явно что-то попутал. Слышь, четырехглазый? Знать тебя не знаю. Или тебе в цвет к правильной масти прислониться?

– Слышь, Каледин, ты тут при нас не выламывайся на свой блатной манер, – поморщился чувствительный капитан Омельченко. – Товарищ майор тебя спрашивает: правду говорит этот гражданин?