Шпилькой по хамству - Лана Легкая

– Мог, надо было всего лишь выслушать. Она боялась тебе рассказывать, понимая, что после этого ты ее бросишь. И как вообще можно было усомниться в ней?! Она самый верный человек, которого я знаю. Ради разнообразия, научись слушать. И выключи режим «мужика», вернее «м***ка», – последние слова Макс выплюнул со всей злобой, которая накопилась.

– У Маши все хорошо? – пропустив мимо ушей оскорбления, спросил Смирнов.

– Если бы было хорошо, я сейчас с тобой не разговаривал.

– Спасибо.

– Да подавись ты своим спасибо, это не ради тебя. – Максим сбросил вызов. Пальцы с силой впились в обмотку руля. По очереди размяв руки, сжимая и разжимая кисти в кулаки, шумно выдохнув, выехал на оживленную улицу.

***

Смирнов

***

– Я м…ак, – подытожил Смирнов, бросая телефон на стол.

Лёня залпом опрокинул виски и хохотнул.

– Я тебе давно говорю, вон, последнее время и сотрудники по углам об этом шушукаются. – Он разлил еще по порции горячительного и протянул другу. – Ну, долго молчать будешь? Кто тебе глаза открыл?

– Макс, Машин брат. Налей еще. – Леня наполнил бокал. – Мы завтра едем в командировку. Ты сильно-то не нализывайся, на твоей машине, кстати.

– С чего бы? – возмутился Киселев

– Боюсь, что при виде моей на стоянке Нимфа проникнется страстным желанием нарисовать мужской половой орган на капоте, и уже не корректором, а гвоздем.

Лёня радостно хлопнул в ладоши.

– Наконец-то! Готов прямо сейчас выезжать, а то даже я начинаю тебя побаиваться. Вон, Верочка уже заикаться начала от твоих появлений в их отделе.

– А что я сделал- то?

– Да ты ее отчество как проклятие произносишь: «Викторовна».

– Показалось.

– Угу… Елена вздрагивает на каждое: «Елена, кофе!» – рявкнул Лёня, изображая манеру Смирнова.

– Все, понял я, понял. Был не прав.

– Может, позвонишь ей? – откинувшись на спинку кресла поинтересовался Киселев, осушая очередную порцию виски.

– Да-а-а, Маша ж сидит и ждет, не выпуская телефон из рук. Особенно после того, как я игнорировал все ее вызовы.

Друг громко присвистнул.

– Тут в ювелирный надо. Сережки или кулон, а лучше комплект. И чтобы камни были по арбузу.

– Нет, друг, тут только колечко по типу обручального подойдет.

– Думаешь, без этого никак? – уточнил Киселев.

– Думаю, что гладкий круглый предмет менее болезненно извлекать из того места, куда Маша мне его затолкает. – Потянувшись за бутылкой, Смирнов добавил: – Давай по последней и по домам.

Мария

***

Все ненавидят понедельники – это давно известный факт. Но не я, теперь я была им рада, как любой другой человек летнему отпуску. Встав раньше обычного и уложив волосы крупными волнами, разглядывала себя в зеркало. И была довольна результатом. Кстати о волосах, о них я вспоминала, но без сожаления. Давно нужно было избавиться от лишней длины.

Пока Лера лениво ковырялась в омлете, я успела подкрасить глазки и аккуратно выводила губы помадой сочного ягодного цвета.

– Лера, не хочешь, не мучай еду. Поехали, опять пропустишь физкультуру.

***

Пробегая через стоянку, я отметила на ней «монстра», точно такого же, как был у Смирнова, но только белого цвета.

– Еще один… – недовольно пробормотала себе под нос.

Утро задалось: я была на месте уже сорок минут, а обо мне никто не вспоминал. Как только я об этом подумала, позвонила Наталья с приемной Павла. И сообщила, что в переговорной на седьмом этаже не то крыша протекла, не то пол рухнул. Как такое возможно, я не поняла, но взволнованный голос Натальи говорил, что дело срочное.

Накаркала, Машка… не сиделось тебе спокойно.

Поднявшись на седьмой этаж и найдя нужный кабинет, я вошла без стука, отметив, что в нем никого нет, принялась за осмотр последствий бедствия. Посередине стоял огромный стол, он был чуть сдвинут влево, и стулья громоздились сверху. Обойдя стол, за ним обнаружила небольшой столик, на котором лежал букет розовых роз, таких же, как прислал когда-то с курьером Смирнов.

Сердце пропустило удар.

Что за глупые шутки?

Я взяла цветы в руки, собираясь отнести их в приемную к Наталье. Забыл, наверное, кто-то…

За спиной открылась дверь.

Не поворачиваясь, я произнесла:

– Где апокалипсис, что мне обещали?

Мой вопрос остался без ответа.

В ноздри ударил знакомый аромат мужского парфюма. Тот, что я начала забывать. Немного терпкий, с примесью древесных нот. В этот момент показалось, что мозг решил сыграть со мной злую шутку.

Слишком злую.

Повернувшись к источнику шагов, я поняла, что шутки на этом не закончены.

Передо мной стоял господин Смирнов собственной персоной, все так же хорош, как и пару месяцев назад. Высокий, сильный, чертовски красивый… только выражение глаз было другим – растерянным.

Мы долго смотрели друг на друга в полной тишине. Он внимательно меня изучал, особенно долго задержавшись на новой стрижке, криво улыбнулся и не решался нарушить молчание. Меня же эта игра в гляделки начала раздражать. Нетерпеливо топнув каблучком туфелек, я спросила:

– Повернуться, рассмотришь с тыла?

– Не надо… – Прочистив горло, продолжил: – Маша, я хочу с тобой поговорить.

Меня разобрал нервный смешок.

– Разговор по работе? Если нет, то у меня нет времени, еще надо обстоятельно побеседовать с вашим секретарем.

– Пять минут, не более. – Яр стоял как вкопанный, со стороны его можно было принять за манекен.

Хорошо спрятанное чувство обиды вновь проснулось где-то в глубине души и начинало подниматься и искать выход, превращаясь в злость и жгучую боль.

– Нам не о чем говорить.

Я быстрым шагом направилась к выходу, Смирнов не шелохнулся. И только дернув за ручку, я поняла, что дверь закрыта.

Из коридора послышался голос Киселева:

– Останетесь тут, пока ты не выслушаешь Яра.

– Выслушать?! – Стукнув кулачком в дверь еще раз, я дернула за ручку. – Хорошо, но после, – я повернулась к спине Смирнова, – ты выслушаешь меня!

Ярослав повернулся и на его лице мелькнула кривая улыбка.

Меня же эта улыбка взбесила еще больше.

– Я хочу извиниться перед тобой. За всё, за всю боль, что причинил. За неотвеченные звонки, за мое недостойное поведение, за то, что выставил тебя, не дав сказать и слова. Много раз я об этом думал, что ты не давала мне повода сомневаться в себе, – его голос был тихим, слова казались искренними. – Я не горжусь собой, но это уже было. И прошлое не изменить.