Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте - Валерий Кичин

Наверное, это был бы очень симпатичный фильм. И тема его оказалась бы другой: о бесплотности – а значит, и бесплодности иллюзий, о власти, которую они имеют над нами, наивными и легковерными. Но тогда и играть Риту нужно было как-то иначе. И нужна была бы не Гурченко с ее неистребимым максимализмом и умением жить только под высоким напряжением, и никак иначе.

Она уже своей игрой заложила в фильм другую логику. И согласно такой логике, финал с комическим Гавриловым серьезно разочаровал бы публику. Люся в юности испытала такое разочарование, когда в «трофейной» мелодраме «Маленькая мама» с Франческой Гааль в советском прокате вдруг вырезали финал. Там героиня тоже искала своего принца, и зрители верили, что в последнюю минуту он придет, и спасет, и утешит, и крепко поцелует в диафрагму – вся логика фильма вела к такой развязке. Но развязку вырезали. Маленькая мама уныло шла по улице, прижимая к себе младенца и орошая его слезами, и в тот самый момент, когда из-за угла вот-вот покажется спасительный принц, наши прокатчики щелкнули ножницами и вклеили титр «Конец фильма». Чтобы советские зрители не подумали, будто при капитализме бывают счастливые финалы.

Люся запомнила этот урок того, как один неточный ход может обрушить всю логику картины. Задуманный авторами «Любимой женщины…» комический финал для нее был бы полным развенчанием всех идеалов ее Риты, а вместе с нею – надежд тысяч зрительниц, еще ожидающих своего Гаврилова. Романс не может закончиться развеселой частушкой – это против правил игры и против правды чувства. Она не могла испепелить надежду, делая из нее анекдот, и сопротивлялась.

И победила в споре: Гаврилов в финале явился яростным, полным страстей, в обличье крепко сбитого, атлетического, белозубого Шакурова. Осуществилось то, во что никто уже не верил ни на экране, ни в зрительном зале, и это шокирующее ощущение свершившейся справедливости мы уносили с собой, как знамя. Анекдот вырос до обобщения, до мудрой притчи, живущей по законам не бытовой, а высшей правды.

Так Люсина музыкальность обусловила ее обостренную чуткость к прихотливой логике чувств: она умела слышать не только жесткую правду жизни, но и мелодии человеческих душ.

Правда, отношения с Петром Тодоровским потом не налаживались очень долго. Много работавший с ним оператор Вадим Алисов рассказывал, как настороженно Люся восприняла его появление на съемочной площадке «Вокзала для двоих». «Если бы я раньше знала, что ты оператор Тодоровского, я бы не стала с тобой работать», – призналась она Алисову много позже, когда они уже стали добрыми друзьями.

На ней не заживала никакая царапина, укрепляя ее репутацию «трудной актрисы».

Музыка буквально разрывала меня, не давала мне жить! Я входила в павильон, включали фонограмму – разливалась музыка, какое блаженство! Мне казалось, что я несусь на крыльях навстречу своей мечте.

Из бесед

Гурченко постоянно возвращается к этой теме в своих интервью. Не жалеет красок, чтобы описать это состояние. Но урожай скуден: в настоящих музыкальных фильмах она, можно сказать, почти не играла: их уже не снимали. После «Карнавальной ночи», спустя много лет, «Мама». Снова спустя много лет – «Рецепт ее молодости». Всё.

Тем, что ее музыкальному дару удалось хотя бы частично осуществиться, мы обязаны телевидению. Здесь она снялась в водевиле «Соломенная шляпка», в опереттах «Табачный капитан» и «Цирк зажигает огни», в новой версии «Мадемуазель Нитуш» – фильме «Небесные ласточки», в ревю «Волшебный фонарь», в нескольких «Бенефисах»…

В «Небесных ласточках» она была Кориной – капризной, скандальной, взбалмошной примадонной, привыкшей к успеху и поклонению. Она появлялась на репетиции оперетки, написанной ловким Селестеном – Флоридором, лениво проходила меж кресел, лениво поднималась на сцену и, едва намечая танец, все так же лениво, с томной небрежностью мурлыкала:

Как-то утром на рассвете

Шел с Бабеттою Кадэ…

Приблизительно мурлыкала, делая глазки, приблизительно похохатывала, где нужно, приблизительно кокетничала, совершенно уверенная в том, что мир у ее ног. И конечно, срывала подобострастные аплодисменты кордебалета. Покрикивала, на правах звезды: «Надо репетировать! Что для вас важнее – сон или искусство? – И сразу, в той же повелительной интонации: – Едем ко мне!» И выразительно смотрела на перепуганного Флоридора.

Два-три штриха – и вся натура опереточной дивы как на ладони. Она совершенно бездарна, эта расчетливая Корина, с ее звездными замашками и глупеньким хохотком. Потом ее, по ходу фильма, сменит в этом номере про Бабетту юная Дениза, мадемуазель Нитуш, которую и ждет, в пику зазнавшейся примадонне, оглушительный успех.

Здесь Гурченко и показала, в чем разница между актрисой музыкального жанра и актрисой драматической, пусть даже и поющей под чужую фонограмму, как это тогда делалось в многочисленных, но беспомощных экранизациях оперетт. Ей нужно было спеть свои куплеты так, чтобы мы поняли: звездный час давно позади, а сейчас это просто ленивое и вздорное существо.

Драматическая актриса сыграла бы эту взбалмошность, а потом – плохо спела, продемонстрировав отсутствие голоса. И мы получили бы нужную информацию о скудости таланта Корины. Но это не имело бы никакого отношения к жанру оперетты, потому что там все заложено именно в музыке. Там нельзя плохо петь, даже если нужно показать, что героиня плохо поет. Так клоун, изображая пьянчужку на канате, мастерски играет неумелость, и это мастерство для зрителей очевидно. Будь он и впрямь неуклюж там, под куполом цирка, зрелище было бы тягостным или страшным, но не веселым, не обаятельным, не комедийным.

Гурченко пела свой номер блистательно. Это была утонченная, бурно талантливая пародия на бездарность. Была в ней бездна иронии и точных наблюдений над тем, как ведут себя, как смотрят на прискучивших поклонников, как вспыхивают ревностью, как держат мизинчик и как поют на репетициях эти вчерашние «звезды», когда им давно пора закатиться:

Все хотят быть с Жанетт

непременно тет-а-тет…

И хотя по сюжету очаровательная Дениза одерживает над Кориной победу, актриса Ия Нинидзе, при всем ее обаянии, пластичности и тоже несомненной музыкальности, все-таки уступала Гурченко в артистизме и цельности образа. Нинидзе играла только половину роли – вторую половину доверили исполнительнице вокальной партии. Полных успехов в таких случаях не знает вся история кино…

На эстраде, в музыкальных фильмах, в «Бенефисах» Гурченко теперь прежде всего комедийная актриса. Острохарактерная, любящая пародию, гротеск. Ирония делает остросовременным ее ощущение какого-нибудь рвущего страсти в клочья, знойного старого танго, какой-нибудь роскошной эстрадной эксцентриады начала века… Актриса как бы посмеивается над своим пристрастием ко всему этому миру музыкального «ретро», над общей нашей милой слабостью – идеализировать ушедшее и по нему ностальгировать.

Но относится к этому ушедшему очень серьезно. Иначе не было бы ее «Песен войны», ее «Любимых мелодий» – телепрограмм, где перед нами не просто песни и мелодии, но само время.