Ночи тайного агента - Георгий Иванович Киселев

— Не совсем ангел, но почти. Я — ваш потомок.

Тут уж даже состояние на грани обморока не помешало по-настоящему выйти предку из дремы. Ангел или бес казались бы фантастичными, но понятными объяснениями. Но правду иногда и представить невозможно, как уж в нее поверить?

— Без моего лечения — вы покойник. Вы уж поверьте, — мне показалось, он поверил. По крайней мере, в удивительно спокойных глазах предка не читалось и намека на сомнение, и я продолжил: — Так что долг перед Родиной и восстанием вы исполнили сполна. Остался долг передо мной. Если вы умрете бездетным, как возникну я? Поэтому у меня есть деловое предложение.

— Какое? — в вопросе хоть и мелькнуло сомнение, но и читался кусочек веры.

— Я вас вылечу, а вы взамен прекращаете борьбу за свободу отечества, женитесь и мирно растите детей.

— А если откажусь?

— У меня нет выхода. Я все равно вас вылечу. Но умоляю, дайте мне шанс родиться.

— Не понятно, как вы можете не появиться на свет, если вы здесь? Впрочем, сделка честная, я согласен.

«Если ты ангел, нет в оживлении ничего плохого. А если бес, то и второй жизни не надо. А если ты мой далекий потомок? Как не помочь?! За это и в ад попасть не убоюсь. А ведь и вправду он чем-то похож на меня!»

Иосиф перекрестил себя, меня и прошептал какую-то молитву от нечистой силы.

Затем я затащил Иосифа на островок в болоте. Снял помятые и в нескольких местах прорубленные доспехи и забросил их в трясину. Потом извлек пули из спины и зашил эти раны от пуль и сквозное в предплечье, а также две рубленых на плече и бедре. Осталось освежить кровь, и пока она вливалась в ослабевшее тело, Иосиф порозовел.

— Через 3–4 дня раны срастутся, даже швы затянутся. Никто не докажет ваше участие в восстании. А пока отлежитесь на этом островке дней пять. Вас никто не найдет. Я заговорил этот островок.

«Не объяснять же Иосифу, что я установил здесь излучатель, отваживающий всех людей и зверей немного в сторону».

Я протянул руку Иосифу.

— Прощай.

Мы крепко пожали руки.

— Не забывай, что обещал беречь себя.

Он кивнул.

Больше опекать предка не мог, я и так отвлекся от своего задания. А Иосиф не маленький — выживет.

Кольцо после последнего скачка во Времени постоянно предупреждало о близости «дичи». Но кольцо еще «кричало» об искажении сигнала от преступника. Каждый путешественник во Времени возмущает пространство-время, и по этим изменениям приборы легко отыщут время и местонахождение этого человека. Моя же «дичь» легко отыскалась во Времени, но ее место определялось не точкой, а пятном с радиусом в несколько километров. Так что поиск неожиданно усложнялся.

Кольцо подсказывало об искусственном искажении сигнала, а практика говорила об отсутствии в природе подобных аномалий. Впрочем, именно мой подопечный и мог создать прибор, затрудняющий поиск в пространстве-времени. Именно мой подопечный самостоятельно построил машину времени, так что же могло помешать сумасшедшему ученому создать еще одну приставку к этой машине и всего лишь исказить сигнал?

И тут из-за куста с визгом выскочила крупная мохнатая дворняга. Она пару раз куснула свой рыжий бок, затем вильнула хвостом и подбежала ко мне. Впрочем, она держалась на безопасном расстоянии от копыт.

«Какай аромат идет из его мешка!? Мне бы такого хозяина», — с умилением разглядывала седока псина, жалостно поскуливая, выпрашивала подачку.

— Что, голодаешь?

«Еще спрашиваешь!? — подумал пес, жалостно взвыв и урча пустым брюхом. — Уже и забыл, когда ел».

«Ишь, как скулит и ластится? Видно сильно оголодал, что не побоялся просить у незнакомого. Мог и по бокам получить».

Кудлатый пес продолжал скулить и, как мог, показывал свою любовь ко мне. Раньше, казалось, я не поддаюсь лести и наигранному несчастью, но псина покорила меня именно этими дешевыми трюками.

Я вытащил из мешка кусок мяса и швырнул его дворняге.

«Какой хороший человек?! Из него бы получился отличный хозяин,» — решил пес, пытаясь мигом все проглотить и не отстать от своего кумира.

Я поскакал дальше, а льстивый попрошайка мигом проглотил угощение и припустил за мной.

«Я наездника люблю! Какое у него вкусное мясо в мешке!» — окончательно решил пес, пристраиваясь у стремени.

Так проскакал еще около сотни метров. Тропинка вывела из молодого густого березово-ольхового леска на поляну. И тут грохот и неимоверная сила вырвали меня из седла. Спустя мгновения увидел свою лошадь в агонии, вырывающей копытами дерн и еще огромную дыру в своем животе. Сквозь отверстие в добрых пять дюймов вываливались потроха и остатки жизни.

«Вот и все!» — я использовал запас энергии кольца и не смогу перескочить в свое время, а здесь с такой раной я обречен.

Я оплакивал остатками затуманившегося сознания свою беспечность, остатки жизни и прощался навеки с Миром. Это надо же, приехал убедиться в праве на свое существование, а нашел смерть. А Мир стал сереть, двоиться и мутнеть. Я еще мог различить волну моей крови, заставшую врасплох двух букашек. Они отчаянно пытались выкарабкаться из липкой массы, но шансов выкарабкаться у несчастных оказалось не больше, чем у меня выжить. Прежде чем наступило Черное Ничто, меня лизнул шершавый язык пса.

«Только-только обрел счастье — хозяина, и на тебе!!!» — оплакивал судьбу лохматый бездомный пес. И вся его любовь к умирающему ушла в шершавый язык. И может быть, лишь эта слюнявая привязанность еще как-то цепляла угасающее сознание за ускользающую реальность.

Я оценил крупную лобастую голову дворняги, его умные ласковые глаза и приказал кольцу нырнуть в собаку, и Мир растворился во Тьме.

Сумасшедший.

«Александр Македонский, Аттила, Чингисхан, Наполеон, Ленин, да и все остальные покорители народов изначально были обречены на провал. Лишь я один смогу владеть планетой безраздельно и вечно! Только у меня есть реальная возможность выбирать место, время и средство воздействия на человечество».

— А вот и я, — прервала сладкие грезы медсестра.

— Выпейте, — она протянула мне тарелочку с таблеткой и стаканом воды.

Я спрятал таблетку под язык, усердно имитируя, как ее запиваю. Моя уловка опять сработала, не вызвав у наивной медсестры подозрений. Она мило улыбнулась и оставила одного в палате.

«И кто меня тянул за язык? Все людишки — ничтожества, они не способны оценить все величие и красоту моих замыслов недоразвитыми мозгами». Приблизительно так я корил себя за промашку и поносил весь род людской. Надо честно признать, именно моя глупая болтливость (но даже гении допускают ошибки) привела меня в дурдом.