Дела адвоката Монзикова - Зяма Исламбеков

– Да нет у меня таких денег, да и не пойму я, почему вдруг сразу стольник?

– Ты, что же это, издеваешься, понимаешь ли, а? Ты знаешь, что я могу? Лучше, давай по-хорошему, иначе будет по-плохому! Вот послушай-ка, чего сейчас будет, – и Монзиков стал запрашивать Кепкина по радиостанции.

– Семь сорок один! Семь сорок один, я семь сорок один-а. Прием. Как слышишь меня, прием? – Монзиков запрашивал Кепкина, сидевшего в патрульном жигуленке с прибором контроля скорости «Барьер-2» и передававшего в обе стороны движения нарушителей скоростного режима.

– На приеме семь сорок один. Семь сорок один-а, что хотел? – спросил Кепкин – победитель городского конкурса «Самый ленивый инспектор ГАИ».

– Семь сорок один, повтори нарушение.

– Девяносто пять.

– Принял. Ну что, теперь поняла, что дело – шварк? – Монзиков сочувственно посмотрел на водителя трамвая.

– Так ведь трамваи не летают!? – девчушка уже с легким удивлением взглянула на гаишника.

– В том-то и дело! Я правильно говорю, а? – обрадовался Монзиков. – Я же тебе тоже самое говорю, понимаешь мою мысль, а?

– Не-ет… – уже перестав трястись, нерешительно ответила девушка.

– Что нет? Ты ехала? Ты или где?

– Я ехала…

– Ты слышала, как семь сорок один повторил твое нарушение?

– Мое? Какое нарушение?

– Семь сорок один! Семь сорок один, я семь сорок один-а. Прием. Как слышишь меня, прием!? – Монзиков опять запрашивал по рации Кепкина.

– На приеме семь сорок один. Семь сорок один-а, что хотел? – спросил Кепкин.

– Семь сорок один, повтори нарушение.

– Девяносто пять.

– Принял. Ну что, опять не въехала или как? – Монзиков внимательно разглядывал водителя трамвая.

Из оцепенения девушку вывели гудки стоявших в очереди трамваев и теперь уже вереницы легковушек, которые ждали закрытия дверей трамваев, а их было более десятка. Пассажиры то выходили, то входили, не понимая причины остановки. Времени было 11 часов дня. Горели, как обычно, фонари на столбах. Свет на улице был. А трамваи и троллейбусы стояли вереницей. Чудеса, да?!

– Что ж ты делаешь, а? Посмотри, какую пробку организовала. Это просто здорово, что мы с тобой беседуем на скамейке, а то народ бы тебя побил, ха-ха! – Монзиков теперь искал сигареты.

– Товарищ инспектор! А что трамваи теперь летают со скоростью 95 км/ч?

– Ну, ты же сама слышала, как семь сорок один назвал твою скорость? Или как? – Монзиков сильно затянулся сигаретным дымом.

– А кто такой семь сорок один?

– Семь сорок один – это семь сорок один! Ты, вот что, давай кончай! Понимаешь мою мысль, а? Короче, будем платить или как?

– Хорошо. А где этот семь сорок один? – уже решительно спросила водитель злополучного трамвая.

– Что значит этот? – Монзиков даже попытался выпрямиться на скамейке и сделать что-нибудь значительное, что могло бы напугать нерадивую бабенку. – Это он мне – семь сорок один, а тебе, дура – товарищ инспектор. Поняла?

– Ну, это еще надо посмотреть кто из нас дура?!

– А чего тут смотреть? И так ясно, что ты и есть дура, причем круглая! Тут кроме тебя больше дур нет! Догнала? – и Монзиков снисходительно посмотрел на девчушку.

Рация у Монзикова все время пищала. Это пытались с ним связаться семь сорок один, 366 и «Север» – центральная радиостанция. 366 – командир взвода, где работал Монзиков, сорвался со своей точки и поехал выполнять указания «Севера» – рассосредотачивать пробку, которая могла войти в книгу рекордов Гиннеса. Из-за того, что подъехать к несчастному трамваю с обеих сторон было невозможно – плотно стоял транспорт, 366 истошно запрашивал семь сорок один-а, который в полемике уже ничего не слышал.

Жильцы в недоумении вылезали на балконы, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Ведь уже несколько лет в городе не было брежневских демонстраций, а тут, в субботний день – ни то авария, ни то опять демократы или коммунисты… А может, это – война?

– Ну что, рыбонька, не надоело тебе пререкаться? Лучше заплати и поедешь себе спокойно. Понимаешь мою мысль, а?

– У тебя голова или что? Или в ГАИ все такие? – с сожалением, уже без злобы спросила водитель трамвая.

– Хм, а ты как думаешь, а?

– Думаю, что Новый Год досрочно наступил и передо мной сидит клоун. Или Олейников со Стояновым прикалываются для Городка. Других версий нет. Но то, что ты не мент – это уж точно. Надо же, а я-то дурочка, даже испугалась. Молодец! – и она решительно попыталась вернуть свои документы. Но как только она слегка наклонилась и протянула руку за правами, раздался истошный крик.

– Ну-ка фу! Не мацать![7] – и Монзиков вскочил со скамейки, пытаясь принять единственно правильное решение: то ли достать табельное оружие, то ли ударить жезлом по голове, то ли…

– А-а-а-а! – заверещала девица.

На крик быстро сбежалась толпа. И, как это часто бывает, появились свидетели, очевидцы, которые видели, как водитель трамвая, пьяная в дымину, сбила девочку и пыталась скрыться, но доблестный милиционер ее догнал и…

Другие, их было не много, но, тем не менее, они были, рассказывали, что девица эта – воровка из соседнего магазина, которая пыталась спастись бегством через сквер, но на свою беду «нарвалась» на блюстителя порядка.

Однако большинство зевак придерживались мнения, что наглый гаишник пристал к красивой девушке и издевается над ней, а она, бедняжка, не может от оборотня вырваться и ей просто нужна помощь. Гул и гвалт нарастали с каждой минутой, грозя перерасти в гигантскую драку, благо в 100 метрах от Монзикова стояло 12-этажное общежитие завода им. Власова, из которого выбегали в основном крепкие парни и протискивались сквозь толпу к незадачливой девице.

Монзиков уже не мог встать, т. к. у него на коленях сидела несчастная девчушка, которую он не то держал, не то обнимал, а толпа грозила смять, растоптать на своем пути эту «сладкую парочку» и слиться воедино. Однако, когда девушка, на которую напирала толпа, упала на колени к Монзикову, то она дико вскрикнула и попыталась врезать по отвратительной роже похотливого капитана. Но степени свободы для активных действий у нее не было. Боль была адской от жезла и планшета, на которые плюхнулась бедняжка. Вне всякого сомнения, это было что угодно, только не мужское достоинство. Но что бы это ни было, а боль была такой сильной, что, в конце концов, она потеряла сознание. Монзиков, уже запустивший под ее плащ руку, нащупал несколько бумажек, из которых одна была червонцем.

– Ну вот, наконец-то! – раздался радостный крик. Монзиков тотчас ссадил девушку с жезла и передал ее толпе, которая, почему-то вдруг, начала приходить в себя. Правда, разогнуться она не могла, тело болело, голова кружилась. Но самое страшное – на плаще появилось обильное кровяное пятно, увеличивавшееся в размере с каждой секундой. Да и у Монзикова на планшетке, белом конце жезла и плаще тоже были следы крови.