Дождь в наших сердцах - Кристи Грей

одного места. Да, я каждую неделю хожу на приемы к одной женщине и рассказываю о проблемах, а она делится советами и тому подобным, думая, что мне это помогает. Ни черта. Не помогает. Я каждый день пью таблетки. Бабушка сказала, что они необходимы, чтобы я больше не хотела покончить с собой. Однако и они мне не помогали. Мне не помогало ничего.

Единственная причина, по которой я всё же таки держусь, — это моя семья. У бабушки больное сердце — она точно не переживет, если со мной что-то случится, её схватит инфаркт. Лили… она такая хорошая тётя, самая лучшая. Она буквально заменила мне маму. Она тоже тяжело оправится после моей смерти. Ну, и ещё… родители, которые смотрят на меня сверху. Они вряд ли простят мне это, вряд ли будут рады такому поступку. Уверена, они хотели бы, чтобы у меня был другой исход: хорошая, счастливая жизнь, а не смерть в подростковом возрасте.

Поэтому я держусь. Сдерживаю себя в порывах злости и обиды. Возможно, всё-таки сеансы психотерапии и курс лечения помогают мне в этом — помогают сдерживаться. Какой-то толк есть: некоторые советы и техники, которым меня учит женщина, помогают.

Я захожу на маленькую белую кухню, где уже стоит бабушка. Она поворачивается на звук моих шаркающих ног и улыбается, переворачивая яйцо на сковородке. Я отодвигаю белый стул и сажусь за стол, параллельно смотря на то, как светает за окном.

— Готова, Лаура? — спрашивает бабушка.

— К «новой жизни»? — со смешком спрашиваю я.

— Ну, так говорит Лили. А я просто скажу к новой школе.

— И в том, и в том варианте, мой ответ: «Нет». Ты же знаешь, это будет очередной ужас.

— Ну не будь такой категоричной, девочка моя. Может, ты найдёшь себе друзей в этой школе. Всё-таки тут уже взрослые дети будут. Одиннадцатый класс… не думаю, что кто-то будет себя вести, как те глупые дети.

Я же была настроена наоборот — была почти уверена, что и тут травли мне не избежать. Очередная «новая жизнь», которая окажется ужасом. Очередные жалкие люди, которые решат смеяться надо мной. Люди, которые будут издеваться надо мной.

— Гномик, ты уже встала, — заходя на кухню, говорит Лили, и я поворачиваю голову, чтобы сказать ей «доброе утро». — Тебе дать денег для первого дня? Может, купишь что-то.

— Нет, Лили, не нужно! — отвечаю я.

— Ну почему?

«Потому что, ты и так достаточно сделала для меня», — но, конечно, я этого вслух не скажу.

— Не нужно. Я не буду там есть. Обычно в школах плохо кормят.

— Ну, это в тех, которых ты была. А это, как мне сказали, самая лучшая школа. Даже считается почти престижной…

— Престижной… — затормозила я. — И как же ты меня туда устроила, Лили?! Заплатила?!

Тётя молчала и тогда я сжала кулаки. Мне было так обидно. Обидно оттого, что она постоянно тратиться на меня, хотя не должна, я не её ребенок. А я даже помочь ей не могу… Не могу отблагодарить.

— Не платила я! У меня там работает знакомая, которая будет твоей классной руководительницей… Я с ней договорилась. Платить мне ей не нужно. Это услуга за услугу. В какой-то момент я ей помогла сильно, теперь она мне.

— Лили, зачем мне престижная?! Я же не из тех голубых кровей, чтобы учиться в таких королевствах.

— Что значит — не из тех кровей, а? Ты у меня красивая, умная девочка, которая ничем не хуже остальных.

В последнем была правда — Лили прекрасно одевает меня. А я стараюсь выбирать что-то самое дешёвое, просто потому что мне неудобно. Это слишком…

— Они ещё больше будут надо мной издеваться.

Бабушка выложила яйцо на тарелку и поставила её передо мной, а затем вмешалась:

— Прекрати, Лаура! Ты такая же, как и все. Не строй из себя уродину или бомжиху.

Бабушка у меня особенная. И хорошая, и любящая, и та, которую легко вывести из себя.

— Я говорю, как есть, ба. Эти богачи теперь будут травить меня из-за того, что я не из их престижного общества, что у меня не такое денежное состояние в семье, как у них.

— Ну всё, милая, хватит нагнетать, — ласково говорит Лили, гладя меня по щеке.

Я выдыхаю и накалываю на вилку яичницу. С одной стороны, я боюсь своих новых одноклассников, ведь правда, хрен угадаешь, какие ненормальные попадутся мне тут. С другой стороны… я твёрдо решила, что смогу постоять за себя. Хотя, каждый раз, когда я пыталась делать это, — меня выгоняли из школы. В этот раз будет по-другому. Надеюсь, что в этот раз будет по-другому.

Мам, как там у тебя дела? Пап, ты бы защитил меня, да? Обещаю, я скоро к вам зайду. Поговорю с вами.

Когда мне по-настоящему бывает плохо, когда я снова хочу порезаться глубже — не просто, чтобы отвлечься и забыться, а для того, чтобы перестать чувствовать всё, чтобы покончить со всем, — я всегда прихожу к ним на могилы. Всегда сажусь на землю, плюю на то, что буду вся грязная, и разговариваю. Иногда засиживаюсь до того, что на небе сверкают звёзды.

После завтрака я пошла в ванную, чтобы почистить зубы, а после стала краситься. Попробую что-то новое. Прежде я никогда не красилась никуда. Да-да, как это в семнадцать лет не краситься, но мне это правда не нужно было — было всё равно. А сейчас же решила преобразить свой, скажем так, лук! Типа быть крутой. Сделать вид уверенной в себе девушки, которая будет ставить всех на место, если кто-то посмеет тронуть её.

Первое правило уверенности в себе: сделай вид, что ты уверенна, — и потом привыкнешь к этому. Второе правило: полюби себя. Но как это сделать, когда от всех подряд ты слышала то, какая ты жирная, какая ты уродливая, какая ты мразь и что тебе место в гробу.

Детки бывают слишком жестоки.

Детки бывают настолько жестоки, что доводят до суицида.

Но и бывают другие — те, которые спасают тебя. Те, которые помогут выбраться со дна. Но где же мне таких найти?

Натягивая юбку — школьную форму, которая была обязательной в этой престижной школе, — я повернула голову на открывающуюся дверь. В проёме стояла Лили, которая с улыбкой смотрела на меня. Любовалась. Как когда-то делала мама, пока я бегала по квартире в новом платье и корчила из себя принцессу. Я ловила иногда себя на мысли, что Лили — её точная копия. Хотя, да, Лаура, это не удивительно,