Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Александр Исаакович Кушнир

телевизионной программе рассуждать о наркотических свойствах мексиканских кактусов Lophophora Williamsi, у миллионов зрителей создастся неподдельное ощущение, что «человек с телеэкрана» знает, о чем говорит. В общем, это было недалеко от истины.

Позднее Сергей утверждал, что к середине 1970-х собрал крупнейшую коллекцию кактусов в Советском Сове. Опираясь на собственные энциклопедические познания, Курёхин развил целую теорию «цветочной эволюции»: «Для меня, например, цефалий у кактуса — это проявление новой культуры, а концерт Аллы Пугачевой — нет».

И все-таки основным увлечением семьи Курёхиных была музыка. Младшая сестра Аля училась в музшколе по классу скрипки. Папа играл на гитаре и неплохо пел. Долгое время маленький Сергей засыпал под воспроизводимую отцом мелодию из кинофильма «Песня первой любви»: «Свет первых встреч не погас, ярче день ото дня, тепло твоих ясных глаз согревает меня».

Коньком Зинаиды Леонтьевны было исполнение арий из опер и оперетт, начиная с «Принцессы цирка» и заканчивая «Мадам Баттерфляй». В доме всегда звучали оперные пластинки, и уже в семилетнем возрасте Сергей вовсю распевал «Травиату». Из остальных дисков его впечатлили «Подмосковные вечера» и «Веселый вечер» Цфасмана.

Но особенно ему нравилось заниматься фортепиано. В четыре года Курёхин начал играть на рояле, и практически сразу учителя отметили абсолютный слух и феноменальную музыкальную память Сергея. Услышав сложное симфоническое произведение, он воспроизводил его мелодическую канву практически без ошибок.

Овладев музыкальной азбукой, Сергей увлекся твистом и рок-н-роллом. С девяти лет он начал играть в школьном ансамбле «Электрон» — вначале на пианино, потом на электрооргане «Юность», который за примитивный звук обзывал «хором мандавошек». Играл легко и быстро, практически не глядя на клавиатуру, которую чувствовал кончиками пальцев.

Уже тогда Сергей Курёхин мечтал о волшебном саунде электрооргана Hammond, синтезаторов Moog или Hohner, которые слышал на дисках западных рок-групп. В те времена Курёхин плотно сидел на первом альбоме The Rolling Stones и пластинках Литтл Ричарда, которые привозили отцу знакомые моряки. Примечательно, что, к примеру, из The Beatles юному Курёхину нравилось далеко не всё, а лишь быстрые композиции. Лирические баллады Маккартни и Леннона он оценил значительно позднее...

«Сережа очень любил всякую музыку, — вспоминает Зинаида Леонтьевна. — Как-то в Евпаторию приехал эстрадный оркестр из Ялты, который давал несколько концертов. Концерты проходили вечером, а Сережа был еще совсем небольшим мальчишкой. Но он не пропустил ни одного выступления и потом вдохновенно об этом рассказывал дома. Мол, как здорово там было!»

Если сочинять про Курёхина документальный фильм, его можно начать с плана евпаторийской набережной, невдалеке от того места на улице Фрунзе, где Сергей оканчивал школу. В конце набережной находился Битак — уличная танцплощадка с забетонированным полом, огороженная высоченным забором из железной проволоки. Там эстрадные ансамбли исполняли под электрогитары песни про бременских музыкантов и толстого Карлсона. Всё это напоминало добрую сказку, послушать которую собиралось около тысячи парней и девушек. Летними вечерами евпаторийские улицы наполняли стайки разноцветных стиляг, которые обожали танцевать твист, летку-енку и всякую «шубу-дубу». Пригласить знакомую девушку на Битак считалось у местных модников высшим шиком.

Увы, на сцене Битака выступали в основном заезжие звезды, и пока Курёхину в этот «пантеон славы» было не пробиться. Хотя в то время он уже выступал в эстрадном оркестре Дома культуры Евпатории, где на фоне взрослых дядечек достойно представлял андеграундный фланг ансамбля — был единственным, кому дозволялось петь рок-н-роллы Чака Берри. Английского при этом Сергей толком не знал и позднее признавался в интервью, что «уже в школьные годы был неадекватен действительности».

Здесь уместно заметить, что еще с послевоенных времен в семье Курёхиных существовал трофейный радиоприемник Telefunken. Он отличался устойчивым приемом западных радиостанций, которые Сергей каждый вечер слушал на коротких волнах. Практически все его одноклассники жадно ловили в эфире обрывки западных радиопередач, но только Курёхин делал это максимально последовательно. В девять часов вечера по «Голосу Америки» шла 45-минутная программа о рок-музыке. Сергей готовился к ее прослушиванию как к главному событию дня. Несколько раз он случайно включал приемник раньше положенного и попадал на передачу о джазе, героями которой были и Майлз Дэвис, и персонажи типа Джона Колтрейна и Маккоя Тайнера. Там же звучал не только джазовый мейнстрим, но и другие направления.

«В 1966–1967 годах я начал слушать такой странный джаз, которым никто из моих друзей не интересовался, — вспоминал впоследствии Курёхин. — Потихонечку я въезжал в джазовый, полуавангардистский мир. Больше всего мне нравился фри-джаз, он казался мне более экспрессивным... Для меня был чрезвычайно важен Колтрейн и всё, что с ним связано».

В какой-то момент Курёхину стало тесновато в провинциальной Евпатории. Узнав, что в Симферополе живет известный кинокомпозитор Алемдар Сабитович Караманов, Сергей решил с ним познакомиться. Караманов интересовал юного Курёхина в качестве представителя советского авангарда 1960-х наряду с Альфредом Шнитке, Эдисоном Денисовым, Софией Губайдулиной и Андреем Волконским. И вот в один из воскресных дней Курёхин направился в Симферополь. Застать дома Алемдара Сабитовича не удалось, зато удалось познакомиться с Борисом Румшицким, который вскоре стал другом и единомышленником Курёхина.

«Один приятель привел ко мне домой мальчика из Евпатории и говорит: «Помнишь, я тебе рассказывал о гениальном музыканте? Это он, знакомьтесь», — вспоминает Румшицкий. — Курёхин был чистенький, с доверчивым взглядом, показался мне похожим на девочку. Он был модно и аккуратно одет в отглаженные джинсы клеш, что произвело на меня сильное впечатление. Сергей мечтал стать пианистом и хотел что-то показать Караманову, но сам это сделать стеснялся. Алемдара Сабитовича мы дома не застали, но успели подружиться и в результате оказались в Алуште. По ошибке сели не на тот троллейбус, уехать обратно не успели и ночевали на пляже. Сережа переживал, что родители будут беситься. Мобильников тогда было, а дома он сказал, что идет погулять с собачкой Данилкой. Мы искали междугородку, там была огромная очередь... Тогда Сергей показался мне совсем не авантюрным, а, наоборот, очень благопристойным домашним человеком. Такой хрупкий, хорошо воспитанный мальчик, который на голубом глазу, сильно стесняясь, вовсю разыгрывал окружающих. И говорил какие-то невероятные вещи — я просто пополам сгибался от такой манеры шутить и полюбил его сразу же».

Еще одним источником музыкальной информации для Курёхина стал молодой ленинградский режиссер Эрик Горошевский. Женившись на Сережиной двоюродной сестре Маше, Горошевский летом 1968 года проводил медовый месяц в Евпатории. Ученик Товстоногова, Эрик грезил идеей собственного театра с оригинальной концепцией и необычным музыкальным сопровождением. Для любознательного Курёхина эта встреча оказалась судьбоносной.

«Эрик часами сидел с Сережкой за фортепиано и рассказывал ему про композиторов и