О лебединых крыльях, котах и чудесах - Эйлин О'Коннор

– Ого! – присвистывает лев и поднимается.

– Я же говорил! – радуется Запашный. – Натуральная Гетера!

– Молодец, – одобряет лев. – Четкий ты пацан, Леха. Прыгай через свою табуретку, разрешаю.

Кладет лапу львице на задницу и неторопливо уводит ее за кулисы.

– Я Эдгард… – потерянно бормочет ему вслед Запашный.

На этом выступление льва закончилось.

Абсолютную правдивость этой истории могут подтвердить все зрители, побывавшие на представлении в прошлое воскресенье, в час дня.

Вчера оказалась по делам в центре города, где над полированной лысиной собора кружатся голуби стаями и чайки поодиночке. Из туристического автобуса вышло семейство: девочка в пуховике, мама в пальто и бабушка в шубе.

– Оглядись, Танюша! – призвала бабушка хорошо поставленным голосом. – Вокруг тебя всё необычайно знаменитое!

(Тут я приосанилась, конечно.)

* * *

Мама с папой везли мне из Нижнего, среди прочего, шоколадные конфеты «Метеорит». Первую половину пути за рулем был папа, а на подъезде к Москве его сменила матушка. Когда стали распаковывать подарки, выяснилось, что папа по дороге украдкой съел половину конфет.

– Как ты мог? – возмутилась матушка. – Это был подарок ребенку!

– Я нервничал, – объяснил папа. – Знаешь, как ты ведешь машину? Как будто ты Татьяна Навка и у тебя еще двойной аксель не выполнен.

– Неправда, – довольно смирно сказала мама. – Я вожу как голубка.

Причина ее миролюбия стала ясна, когда открыли вторую сумку и обнаружили исчезновение нарезки салями.

– На Владимирской объездной мы видели лося, – с достоинством пояснила мама. – У меня проснулся аппетит.

* * *

– Веточек бесплатно не подарите? – заискивающе просит у продавца елок старушка с пакетом мандаринов. У старушки лиловый берет из «Бурды Моден» и скупой мазок помады в тон ему на узеньких губах.

Продавец молча вытаскивает из еловой охапки, пахнущей смолой, несколько уже перевязанных веточек.

– Вот спасибо тебе, милый мой, дай бог тебе всего, – растроганно говорит старушка.

Минут через пять, пока я рассматриваю датские ели, с той же просьбой подходит хрупкий румяный старичок, похожий на лихорадящего кузнечика. Пару веток вручают и ему.

После чего мы с продавцом наблюдаем, как старичок догоняет старушку, вручает ей ветки, себе забирает мандарины, и вместе они неспешно бредут по тропинке к дому.

– Это называется доброе дело! – скептически говорит продавец.

– Не, – бормочет его напарник, запихивая пихту Фрезера в упаковочный раструб, – это называется семейный подряд.

* * *

В дом принесли здоровенную ель, у которой такой размах ветвей, что позавидовал бы даже белоплечий орлан. Кот Матвей всегда под Новый год испытывает потрясение, словно приютский сирота, вывезенный в Дом игрушки, но в этот раз он был напрочь подавлен безразмерным еловым великолепием. Робко жался к стене, вздрагивал, прядал ушами, и так продолжалось до тех пор, пока пудель не наблевал под елочку.

Тут у кота внезапно случился инсайт – он понял, что бога нет, все позволено, и с криком «грабь, воруй, руби гусей» кинулся ломать и крушить дерево. Атаки его всегда стремительны и непродуманны, что приводит к закономерным последствиям. Кот получил еловой веткой по морде, был низвергнут, уполз под стол и сидел там, ошарашенно моргая и мыча что-то о несправедливости и правах животных. Ночью он вылез, мстительно обгрыз нижнюю веточку, обкакался плохо переваренными иголками, но все равно ходил с видом триумфатора, а пуделя два раза пнул и назвал плебейской мордой.

Я вот думаю теперь: то ли некоторые комментаторы в Интернете берут с него пример, то ли у кота есть доступ к «Фейсбуку».

Возле моего дома исступленно цветет белая сирень. Подходишь к подъезду – и тонешь в нежной, упоительной, звонкой сладости. Люди замедляют шаг, останавливаются, закрывают глаза.

Положим, закрывают не все, а только те, кто шел-шел с пуделем, а потом осознал, что зрение определённо мешает полноценной работе органов обоняния. А вот если встать и зажмуриться, то можно целиком отдаться ароматам и звукам вечернего города.

– Растопырилась! – недовольным женским голосом говорит вечерний город, задевая меня пакетом.

Даже не знаю, можно ли поставить диагноз точнее.

А по тротуару идет черно-рыжая чумазая кошка, над ней каштан торжественно возносит канделябры с высокими белыми свечами, словно освещая кошкин путь.

– Шаня! – кричит тетка с балкона на первом этаже. – Шаня! Кис-кис-кис!

Чумазая кошка сворачивает в кусты и исчезает. Вечер подходит к каштану и осторожно гасит яркие свечи, одну за другой.

Через пять минут ни кошки, ни тетки, ни торжественного каштанового сияния.

Только по асфальту растекается бледная золотая дорожка, взявшаяся неизвестно откуда.

Май щедр на подарки. Утром город расцветал зонтами, а вечером по двору уже носятся подростки на роликах и перекрикиваются через детскую площадку.

– …сирени наломаем, – доносится до меня.

– Я вам ноги наломаю, – вполголоса обещает затаившаяся в палисаднике консьержка.

– Они и без тебя справятся, – лениво говорит вторая, наблюдая за пируэтами пацанов.

Воздух пахнет так, словно в нем щедро размешали сиреневое варенье.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – суеверно сплевывает первая. – Пускай здоровые ездят, засранцы.

Поразительно, до каких высот гуманизма способен поднять человека всего один кустарник семейства маслиновых.

Иногда видишь жизнь стоп-кадрами, иногда – набором короткометражек.

Мальчишка, рыжий, как ирландский сеттер, мчится на самокате и врезается в стаю голубей.

Стоп-кадр!

Внизу лужа, вверху небо, между лужей и небом повисли голуби, точно летучие рыбы, выпрыгнувшие из воды. Воздух загущен до предела синевой их крыльев. Ничего общего нет между жирными птицами, секунду назад бродившими под ногами, и этими существами, созданными, чтобы выныривать из луж и вновь уходить в бездонную теплую глубину.

Люблю, когда этот город сминает реальность, точно обертку конфеты, и расправляет заново. Всякий раз на ней новые рисунки.

…В залитых дождем переулках Китай-города разноцветными гуппи плавают китайские туристы. Возле старой церкви сбиваются вместе и трансформируются в морского ежа, ощетинившегося палками для селфи.