Яблоки горят зелёным - Юрий Батяйкин

Мрачнее тучи вышел Погадаев от начальника. Надо же! Впервые в жизни он знал, кто преступник, но не мог его посадить. К тому же это осложняло дело с отъемом драгоценностей. Нужно идти к истопнику: он все разъяснит.

И Погадаев рванулся на улицу. Там он едва не сбил с ног очаровательную, на его взгляд, девушку, к тому же на вид очень аппетитную: она была в темных очках, в красной итальянской пелеринке и в высоких, до ляжек, изящных сапожках.

– Нуты, му. к! – сказала она, отлетев к стене.

– Простите, – пролепетал смутившийся Погадаев, подбирая деньги, от толчка выпавшие из кармана.

Взгляд девушки смягчился.

И Погадаев решился задать ей первый пришедший на ум вопрос:

– Я тут за преступником гонюсь. Не пробегал он здесь?

– Как же, пробегал, – приветливо ответила девушка. – Он еще иголкой уколол меня вот сюда. – Она взяла руку Погадаева и, приподняв платье, приложила к своему пухленькому лобку.

У Погадаева подкосились ноги, в ушах поплыл малиновый звон, и он чуть было не испачкал форменные кальсоны.

– Идем, я покажу тебе, куда он побежал. Девушка потащила его за угол. Честно говоря, не только с такой хорошенькой, а и вообще с девушкой Погадаев имел дело впервые, поэтому, увлекаемый ее порывом, он послушно позволил привести себя на чердак какого-то полутемного подъезда.

Там они зачем-то обыскали весь чердак и, конечно, никого не найдя, присели отдохнуть на новенький пескоструйный аппарат, видимо, забытый рабочими при ремонте дома.

– А ты миленький, – вдруг сказала девушка. Она повернула его к себе и погладила по груди. Погадаев задрожал. – Хочешь, я тебя сделаю счастливым? – шепотом спросила она и, не дожидаясь ответа, расстегнула ему галифе и, вытащив, сами догадываетесь что, стала ласкать и мять в теплых волшебных руках.

Потом она приподняла платье и села на это пушистым лобком. Погадаев тут же содрогнулся, как мотор отечественного холодильника, и, словно кит, выбросил фонтан в девушку. Но вылезать из чудесного влагалища ему не хотелось. Это было первое в жизни половое сношение Погадаева.

Разумеется, его тут же охватило чувство любви и благодарности к милой незнакомке, и он сказал:

– Любимая, когда я служил в армии…

– Молчи! – перебила девушка, прикрывая ему рот. – Я все знаю.

– Родная, – выпалил Погадаев, – давай поженимся! Хочешь?

– Разумеется, – ответила девушка. – Так всегда полагается поступать порядочным людям.

– Мне еще замполит говорил, – встрял-таки в разговор Погадаев, – вые. шь кого-нибудь – женись, больше тебе никто не даст. А когда ты успела снять трусы? – вдруг неожиданно для себя спросил он.

– Это секрет, – ответила девушка, и Погадаев успокоился.

Потом они еще раз испытали счастье любви, и растроганный Погадаев на руках отнес свою невесту к метро «Беляево-Богородское».

Назначив свидание, он долго махал ей рукой, пока она опускалась по эскалатору.

Дежурная по станции окликнула его:

– Товарищ милиционер!

Он повернулся к дежурной.

– Вы где-то испачкались мелом.

Погадаев отошел в сторону и стал отряхиваться. И тут, о боже, ужасная мысль бросила его в холодный пот: прежде пухлый от денег карман оказался пустым.

«Потерял!» – подумал Погадаев.

Он диким взглядом обвел вестибюль, затем выскочил на улицу.

«Скорей на чердак, – говорил ему ум, – деньги там».

Только к вечеру следующего дня он разыскал тот подъезд, в котором познал приятную сторону жизни. Как вы, наверное, догадались, денег он там не нашел.

«Где я их мог потерять? – думал Погадаев, заглядываясь на луну, соблазнительно белевшую из туч, как женская жо…а. – Ничего, – утешал он себя, – отнимем бриллианты, будут и деньги».

Мысль о том, что он теперь не один, подстегивала его, звала на подвиги. Светлый образ любимой побуждал к действию.

Истопник Муромцев, сын бывшего действительного статского советника канцелярии Свешникова, слыл человеком опытным и трезвым.

Он носил бороду, от которой частенько попахивало тройным одеколоном.

«Следит за собой», – думало начальство, но ошибалось. Одеколоном Муромцев, по совету знакомого лагерного врача, лечил больную печень, подпорченную в свое время не очень хорошим питанием.

И когда Погадаев пришел к нему, Муромцев, как по расписанию, следовал заведенному ритуалу. На столе стояло несколько флакушек одеколона, частью полных, а частью уже выпитых.

Напротив, перед блюдечком, в которое также был налит одеколон, сидела ручная говорящая крыса Машка, верная собутыльница и интересный собеседник, – одним словом, та подруга, с которой истопник расстался бы только вместе с жизнью и которую правдами и неправдами пытался отнять у него институт.

Продрогший Погадаев выпил кружку одеколона и, обливаясь слезами, все рассказал другу.

– Повезло тебе, Погадаев, – смеясь, сказал истопник.

– Почему? – недоуменно переспросил Погадаев, надеясь, что истопник завидует тому, что он женится.

– Потому, что с бля. ю ты был, с воровайкой…

– Да как ты смеешь? – вскричал Погадаев и кинулся на близкого друга.

Однако тот с детства знал дзюдо и без труда справился с участковым.

– Иди лучше спать, – сказал он и подтолкнул Погадаева к печке. Сам он погладил по спине крыску, принимавшую участие в свалке, и подлил ей в блюдечко одеколона, не забыв по обыкновению и себя.

А Погадаев ворочался, ворочался на печке и, сося укушенный Машкой палец, думал: «А что, все может быть».

– Ты, му. к, – вдруг пьяно пробормотал истопник, – слышь, у нее наколки были?

Погадаев негодующе засопел и не ответил. Через некоторое время истопник захрапел.

Проснулся Погадаев от какого-то странного зуда между ног. Казалось, комары налетели в штаны и кусают нещадно.

Погадаев слез на пол и, отодвинув заслонку, снял брюки. То, что он увидел, было свыше его сил: мириады каких-то насекомых, похожих на черные абажурчики с беленькими кисточками ножек, суетились, поминутно скрываясь в волосах и вновь выбегая на свет. Это походило на муравейник, живущий своей жизнью, и Погадаев застонал.

Проснулся истопник и, обложив милиционера площадным матом, никак не свойственным сыну действительного статского советника, приковылял к Погадаеву.

– Брить! – безапелляционно констатировал он.

Погадаев покорно взял станок с лезвием, которым брились не менее трех поколений Муромцевых и, превозмогая жуткую боль, сбрил между ног все волосы и, по совету истопника, для верности обильно полил керосином.

– Теперь сдохнут, – убежденно сказал истопник и моментально уснул.