Как в кино - Кайли Адамс

Татьяна снова взялась за письмо.

Я не хочу, чтобы это обстоятельство повлияло на наши отношения или на нашу преданную любовь к Итану и Эверсон. Я, естественно, перееду, и, пока я начинаю этот новый этап моей жизни, прошу тебя взять на себя полную опеку над детьми. Мне необходимо время, чтобы все осмыслить и понять, кто такой Керр.

Татьяна решительно подошла к мини-бару, взяла маленькую бутылочку виски и прямо из горлышка осушила ее до дна. Крепкий напиток проложил обжигающую дорожку через ее горло к желудку. Ну вот, она только-только успела стать матерью-одиночкой, еще и нескольких минут не прошло, а у нее уже проблемы с алкоголем!

— Будет здорово, если ты попадешь в реабилитационную клинику, это еще больше подогреет интерес публики! Пресса обожает такой материал.

— Сейчас мне глубоко плевать на прессу. Септембер ахнула.

— Не верю, что ты это всерьез, тебе просто виски мозги затуманило!

Татьяна тем временем подумывала, не выпить ли еще.

— Тебе только всего и нужно, что привести себя в порядок и соблазнить Дэвида Уолша. Такая роль, как в «Грехе греха», попадается раз в жизни. А другого мужа-гея ты всегда успеешь найти.

Татьяна шумно втянула воздух, у нее дрожали губы, еще минута — и она разрыдается.

Септембер встала, подошла к подруге и хорошенько встряхнула ее за плечи.

— Не смей реветь, у тебя отличный макияж, а ты его испортишь.

— Он меня бросает, — еле слышно прошептала Татьяна. — И передает мне полную опеку над близнецами.

— О, это ужасно! — Теперь уже Септембер схватила миниатюрную бутылочку виски. — Один из моих бывших мужей пытался это сделать, но я ему не позволила.

— У тебя есть ребенок? Септембер кивнула:

— Дочка. Но я ее никогда особенно не любила, больно уж она прилипчивая.

Татьяна в растерянности уставилась на Септембер, словно у этой эксцентричной женщины с извращенной системой ценностей были ответы на все вопросы.

— Как это могло случиться?

— Ты видела парня, ради которого он тебя бросил?

— Что-то не припоминаю…

— Должно быть, он очень хорош. А вообще это ужасно, в наше время, чтобы удержать мужика, приходится конкурировать не только с женщинами, но и с мужчинами.

Татьяна села на кровать. В словах Септембер было не больше смысла, чем в радиопомехах. В кризисной ситуации Татьяна предпочла бы поговорить с другой подругой — с Кэндис, которая действительно была способна рассуждать разумно.

— Все это так дико, я просто не могу поверить. Как я буду заботиться одна о двоих детях? Я чувствовала, просто чувствовала, что мы не должны заводить детей, я все время твердила об этом Керру, а он упорно хотел кого-нибудь усыновить. — Татьяна всплеснула руками. — А теперь он нас бросает!

— А ты не можешь отправить детей в школу-пансион? — спросила Септембер со скучающим видом, внимательно изучая собственный ноготь.

— Что ты говоришь, им всего год и три месяца! Септембер пожала плечами:

— Вот как?.. — Несколько секунд она пребывала в глубокой задумчивости. — Ты могла бы позвонить их родной матери и сказать, что передумала усыновлять.

— Скажи, у тебя есть хоть какой-то материнский инстинкт?

— Ну-у, наверное, есть. Один раз я испытывала материнские чувства к личной помощнице. Но потом мне пришлось ее уволить.

— Ладно, перестань, меня от тебя уже тошнит! — раздраженно сказала Татьяна. Септембер немного надулась. — Мне не верится, что ты вообще это предлагаешь. Я же тебе рассказывала, как было дело. Керр познакомился с матерью близнецов на поэтическом семинаре. Преподавательница браковала все ее стихотворные упражнения, потому что им не хватало эмоционального отчаяния. И тогда эта женщина решила отказаться от двойняшек, чтобы у нее появились болезненные переживания, о которых можно писать.

На Септембер рассказ произвел впечатление.

— Похоже, она очень предана поэзии.

— Нет, она просто сумасшедшая. И ее детям гораздо лучше со мной, чем с ней. Если задуматься, страшно становится, правда?

Татьяна представила себе Итана и Эверсон — мальчик и девочка, оба белокурые, оба очаровашки, оба милые невинные существа. Им нужна ее любовь, преданность и постоянная забота. Но может ли она все это дать, даже при том, что у детей есть няня, да и Энрике, персональный помощник, иногда действительно помогает?

Воображение нарисовало Татьяне ужасную картину: лица двух щекастых курносиков покраснели от плача, на щечках — смесь слез и соплей. Татьяна умела только одно: подносить к их ротикам бутылочки с сосками. Наверняка мать должна уметь гораздо больше. Может, поискать в магазине какую-нибудь книжку по уходу за детьми?

Внезапно у Татьяны закружилась голова, стены номера покачнулись, пол накренился. Наверное, это транквилизатор в смеси с виски так на нее подействовал. И еще нервное потрясение добавилось. Черт бы побрал этого Керра! Татьяне казалось вполне разумным винить в своем нынешнем положении мужа.

— Вот что, — сказала Септембер, — выкинь все это из головы, думай о Дэвиде Уолше и ни на что другое не отвлекайся.

Татьяна замотала головой. Сейчас она ни за какие коврижки не способна выступить в роли обольстительницы.

Септембер подошла к гардеробу и открыла дверцу. Порывшись в Татьяниных вещах, она вынула сексуальную вещицу от Бетси Джонсон и бросила ее на кровать.

— Надень вот это платье. Под него — лишь трусики-бикини, никакого бюстгальтера. Тогда есть шанс, что тебе достанется не только главная роль, но и гонорар по высшей ставке.

— Не могу…

Татьяна словно оцепенела.

— Но кто-то же должен сниматься в главной роли в «Грехе греха», так почему не ты?

— Потому что мне плевать на этот фильм! Септембер вытаращила глаза от удивления:

— В жизни не слыхала такого бреда! Ты сошла с ума, я вызываю врача. — Она протянула руку к телефонной трубке.

— Не нужно мне врача! Меня послал мой агент! Меня бросил муж! Я — одинокая мать двух близнецов.

— Это серьезные причины для переживаний. К черту «скорую помощь», тебе нужно в санаторий.

Татьяна с удивлением поняла странную вещь: больше всего ее расстраивали те потери, которые, казалось бы, в эмоциональном смысле были менее значимы, то есть ее дух пострадал больше, чем сердце.

Это напомнило ей слова драматурга Жана Жираду, доктор Джи зачитала ей их несколько сеансов назад и еще вручила карточку с аккуратно отпечатанным текстом: «Если два человека, которые любят друг друга, допустят, чтобы между ними вклинилось одно-единственное мгновение, оно начнет разрастаться, превратится в месяц, в год, в столетие, и тогда становится поздно что-то исправлять».