Кто придет на «Мариине» - Игорь Бондаренко

— Ты пока отдыхай. А я что-нибудь придумаю за это время. Сейчас могу предложить тебе только службу в охранных войсках СС. Ты мог бы получить при переводе в войска СС звание штурмфюрера.

— Вы знаете, дядя Франц, в свое время отец был против того, чтобы я шел в гитлерюгенд.

— Но отца уже нет в живых. Что ж тебя удерживает? Убеждения?

— Я ведь летчик, дядя Франц.

— Но ты же сам сказал, что летать не можешь.

— А что за служба в СС? Кого я буду охранять?

— Заключенных Бартенхауза.

— Это лагерь уничтожения?

— Нет. Сейчас — это рабочий лагерь.

— А на каких работах используются заключенные Бартенхауза?

— В основном они работают на «Мариине».

— Можно мне подумать, дядя Франц?

— Ну, разумеется.

— Спасибо.

— Где ты остановился?

— Пока нигде.

— Тогда поживи у меня. Отдохни. Можешь пользоваться моим гардеробом. Ведь у тебя, наверно, нет цивильной одежды, а эта шкура надоела?

— Спасибо, дядя Франц.

— Тебя отвезти или ты пройдешься?

— Я должен сходить туда.

— Но там ничего нет… Кроме развалин…

— Я должен сходить туда.

— Ты лучше сначала съезди ко мне, прими ванну и переоденься.

* * *

Комнату ему отвели на втором этаже. Здесь находилась и гостиная с камином. Первый этаж Отто еще не успел как следует осмотреть. Окно его комнаты выходило в сад. В глубине его стоял небольшой домик, где жил старик садовник с женой, которая, как позже узнал Отто, исполняла обязанности кухарки. Сад окружала каменная ограда, поверх нее тянулась проволока под током.

Отто надел гражданский костюм и спустился вниз. У ворот появился часовой-эсэсовец. Енихе свернул за угол.

В Постлау он дважды был до войны.

Новый город отличался хорошей планировкой, широкими улицами с двухэтажными коттеджами, окруженными садами. Старый же город представлял собой лабиринт узеньких улочек, на которых не могли разминуться две машины. Дома здесь были острокрышие, выстроены в стиле ранней готики. Эту часть города опоясывала местами разрушенная крепостная стена с двумя воротами — на восток и на юго-запад.

Отто нашел нужную ему улицу и дом, вернее, место, где стоял дом, в котором жили Енихе. Повсюду высились только закопченные стены с провалами окон. Запах здесь стоял едкий, тошнотворный, много трупов так и осталось под развалинами.

Он свернул в улочку, ведущую в порт, а потом — направо и вскоре вышел к Мариенкирхе.

Служба уже началась. Енихе постоял немного у входа, присматриваясь к обстановке. Горели узкие, продолговатые синие лампочки, имитировавшие свечи. При их бледном, рассеянном свете собор казался еще грандиознее и мрачнее. Огромные, мощные колонны держали высокие своды. Многометровые витражи с затейливой росписью поднимались ввысь. В глубине собора, у кафедры, возвышался черный мраморный крест с распятием. Слева от входа, в глубокой нише за чугунной решеткой, стояли три высоких саркофага, украшенных виньетками.

Отто прошел между скамьями и сел у колонны, на которой были выбиты слова:

Народу в соборе было немного, и служитель с молитвенниками в руках спустя несколько минут подошел к нему, молча положив один из них на пюпитр. Отто не спеша открыл молитвенник на месте закладки — узенькой полоски фольги — на странице 150. Перед окончанием службы Отто переложил закладку на страницу 241.

В санитарном управлении Енихе посоветовали отдохнуть в офицерском доме отдыха в Кюлюнгсборне. В тот же день Отто, взяв кое-какие вещи, отправился в путь. От Постлау автобус довез его до Баддоберана, а оттуда узкоколейка шла до самого Кюлюнгсборна. Узкоколейка тянулась через лес, иногда выходила на высокий берег Балтийского моря. День стоял солнечный, вода отливала темной синевой, а белые барашки волн виднелись почти до самого горизонта.

С вокзала Отто позвонил в дом отдыха фрау Вайцзеккер. Женский голос любезно ответил, что за ним пришлют машину — «оппель» синего цвета.

Отто купил «Фолькишер беобахтер» и «Ангрифф»[4] и вышел на привокзальную площадь. Вскоре к вокзалу подкатил синий «оппель». Шофер, уже пожилой человек с большим животом, по фамилии Цирке, услужливо было схватился за чемодан, но Отто, поблагодарив, сказал, что сделает это сам. По дороге они разговорились. Енихе узнал, что дом отдыха фактически принадлежит фрау Вайцзеккер. Он образован из трех пансионатов, принадлежащих ей, теперь к ним пристроены кухня, ванные комнаты, процедурные кабинеты — это уже было сделано позже. Фрау Вайцзеккер — вдова. Ее муж погиб во Франции. Она уже не молода, у нее три дочери — пальчики оближешь. Все это Цирке успел выложить, пока они ехали по набережной. По одну сторону дороги — широкая прибрежная песчаная полоса, могучие сосны на ней. По другую сторону — отели, пансионаты, рестораны. Здесь их были сотни, непохожих друг на друга, сделанных с большим или меньшим вкусом. До войны сюда приезжали даже иностранцы, но теперь в отелях и пансионатах размещались госпитали или дома отдыха для военных.

Фрау Вайцзеккер оказалась довольно миловидной полной женщиной лет пятидесяти. Правда, скоро Отто понял, что ее доброта и внимательное отношение к нему не совсем бескорыстны. Фрау Вайцзеккер заботилась о будущем своих дочерей. Но пока еще ни одну дочь ей не удалось выдать замуж. Офицеры, которые здесь отдыхали, конечно же ухаживали за девушками, но многие из них были женаты или не подходили фрау Вайцзеккер. Это были калеки, помощи от которых ни в ведении хозяйства, ни в других делах ждать не приходилось. Только средняя дочь, Анна, имела жениха. Он был моряк-подводник, но уже полгода от него не приходило никаких известий, а это, скорее всего, означало, что он погиб.

Отто очень скоро познакомился с дочерьми фрау Вайцзеккер. Старшая, Лотта, была высокой девицей с пышной грудью. Очки не портили ее лица, и его можно было назвать привлекательным. Лотта заканчивала университет и писала дипломную работу. У Енихе с ней быстро нашлись общие знакомые из числа преподавателей. Лотта любила играть на фортепьяно. Уже во второй вечер так случилось, что Отто должен был слушать фуги Баха в ее исполнении.

Неожиданно завыла сирена воздушной тревоги. На Кюлюнгсборн еще не упала ни одна бомба. В этом городке не было ни одного военного объекта. Светомаскировка соблюдалась, но щели, вырытые во дворах, пустовали. Лотта никак не могла привыкнуть к тому, что люди здесь не прятались в бомбоубежища.

Они стояли возле дома. Девушку трясло. Она ничего не могла с собой поделать. Лотта прижалась к Енихе: