Африканский ветер - Кристина Арноти

Шея моя покрывается горячим потом. Я ложусь и начинаю скользить куда-то. Сколько видений… Залитый солнцем Париж, зеленые листья с желтыми прожилками. Я подхожу к отелю «Крийон». Мне тридцать пять лет, возраст самый боевой…

Словно предмет, отпущенный безразличной рукой, я падаю в прошлое.

В тот день я находился в отеле «Крийон» на представлении моей фирмы. Я много потрудился, чтобы добиться этой чести. Задолго до этого я приходил в бешенство при мысли о том, что туда могли послать кого-то другого. Я надеялся привлечь к себе внимание одного из тех американских боссов, жизни которых я так завидовал,

Прием проходил в шикарном зале отеля. Я вращался среди супербогачей, хозяев и их ассистентов, прихлебателей, следовавших за ними как тени. Для того чтобы меня сюда послали, мне пришлось умаслить директора, который меня курировал. Я пообещал ему подготовить планы реорганизации экспортных служб компании, чтобы он выдал их потом за свои собственные. У меня были международные дипломы, я говорил на трех языках и менял свои знания на ничтожную выгоду. Меня всегда ставили на место: «Вы слишком много работаете, Ландлер. Знаете, у нас во Франции не принято спешить…» Это «у нас» было намеком на мою мать-немку, что было известно из моей биографии. Поэтому я был вынужден ограничиться исправлением ошибок в письмах на английском языке и составлением проектов, запиравшихся в металлические ящики, ключи от которых потом куда-то пропадали.

Но тогда, там, возбужденный и нетерпеливый, приблизившийся наконец к отцам международной химической промышленности, я ждал подходящего случая. Проведя тщательную рекогносцировку, я выбрал своим объектом одного из самых известных. Это был Рой Харт, один из ведущих производителей химической отрасли США. Я с трудом протолкался к тому, у кого было все — деньги, власть в Америке. Настойчиво поработав локтями, я смог втиснуться в его окружение и представиться. Он бросил на меня безразличный взгляд, буркнул «Хелло!» и повернулся к голландцам. Но я не хотел его упустить и последовал за ним. Мы были ровесниками. Если бы мне удалось показаться ему интересным французом, способным дать советы по инвестиционным проектам в Европе… У меня на руках были козыри: немецкая внешность, легкий загар, оксфордский английский и прекрасно пошитый костюм. Мои коллеги часто шутили, говоря, что я похож скорее на игрока в регби, нежели на сотрудника фирмы.

Толпы людей то приближали Роя ко мне, то удаляли его. Но в конце концов мне удалось вписаться в его поле зрения. После одной фразы, которую я перевел на английский язык, чтобы восполнить недостатки словарного запаса некоего парижского инженера, Рой похвалил мой английский. И я тут же рассказал ему о своей профессиональной деятельности и даже намекнул на «Кантри Клаб» в Сан-Диего, чтобы показать свой социальный уровень.

Он посмотрел на меня с некоторым удивлением:

— Вы знаете Калифорнию?

— Конечно.

Я стал на все лады расхваливать восточное побережье. Очень трудно надолго привлечь к себе внимание богатых людей. Даже когда говорят о них, им это быстро надоедает. Рой Харт уже собрался отойти в сторону, но тут я удержал его за руку и пригласил отобедать на следующий день в ресторане «У Ленотра». Он подумал, а потом с улыбкой ответил:

— Вы очень любезны, но завтра у меня свободный день. Я всегда оставляю его во всех моих визитах за рубеж. Однако это один из редких известных ресторанов, где я никогда не был.

— Тогда приходите… Это совсем рядом с отелем.

Удивленный тем, что я уделял ему столько внимания, почти смущенный моей настойчивостью, он согласился отобедать у Ленотра, который мог полностью обнулить мой банковский счет. Но банк уже к этому привык, поскольку там знали, что я живу не по средствам, но тщательно возвращаю все долги.

Разговаривая с Роем Хартом, я старался показаться ниже ростом, поскольку такие люди просто ненавидят тех, кто оказывается выше них хотя бы на сантиметр. Он имел стройный торс, широкие плечи. Его коротко постриженные волосы были светло-каштанового цвета, а серые глаза постоянно наблюдали за толпой. Стоило мне остановиться подробнее на какой-либо теме, он сразу же терял интерес. Американец не имел права вести себя столь высокомерно, ведь он получил все без особого труда. А я могу попасть в прихожую своей мечты, только лишь занимая деньги у жадного дяди, старого Жана, который, выдавая очередную ссуду для оплаты обучения, вынуждал подписывать расписку в получении денег. Только эти переводы да скромная стипендия позволили мне получить университетское образование. Основы английского языка, моего спасения, моей молитвы, моего призвания, моей лингвистической любви, моей идефикс, были заложены в лицее. А когда наконец достиг того возраста, когда можно было уехать из Франции, я отправился в Лондон, где работал, в зависимости от представившегося мне случая, официантом в баре, разнорабочим, посыльным в книжном магазине, разносчиком товаров. Я бы взялся даже за работу чистильщика обуви, но эта профессия уже умерла. Для того чтобы потом поступить в Оксфорд, мне пришлось надавить на старого Жана. По его мнению, я должен был успокоиться, получить специальность, которая обеспечила бы мне постоянную занятость и продвижение по службе. В течение десяти лет он давал мне деньги из своего небольшого состояния: он ставил на мое будущее, чтобы потом получить позолоченную пенсию на Лазурном Берегу. Я стал для него многообещающей лошадкой, подписывающей векселя.

На этом приеме я постоянно улыбался и походил на «симпатичного парня». Харт так равнодушно простился со мной, что мне захотелось завыть. Придет ли он на встречу? Да или нет?

Выходя из отеля «Крийон», я зашел к Ленотру, чтобы заказать столик рядом с большим окном, выходящим в сад. Я нашел место, оно очень подходило для разговора с глазу на глаз, которого я так ждал. Вечером, дома, я не находил себе места, плохо спал и запутался в бесконечных внутренних монологах: мне надо было добиться приглашения на прохождение стажировки в Америке. Я бы даже согласился убираться в кабинетах, лишь бы уехать жить в США.

На следующий день Рой все-таки пришел. Он был хмур. Лицо его слегка подергивалось. Он уже сожалел о том, что вынужден будет терять время в обществе неинтересного ему француза. Отсутствие контакта, почти враждебная атмосфера сбивали меня с толку. Я плохо переносил его нервозность и в приступе бессильной злости готов был послать его куда подальше, сказать ему, что он может проваливать, если до такой степени страдает. Американец выпил томатный сок и чисто из вежливости сказал, что счастлив посетить это место, но, увы, очень ограничен во времени. Я ненавидел его, думая о том, какие деньги за этот обед — для меня это было целое состояние — оказывались выброшенными на ветер. Но наш элегантный столик и спокойная атмосфера ресторана победили нетерпение Харта. Он посмотрел на распустившуюся весеннюю зелень, которая застилала горизонт и закрывала от нас движение на Елисейских Полях.

— Ах! Май в Париже… Если бы я мог остаться на «Ролан Гаррос»[1].