Дом с мезонином в наследство - Вера Колочкова

— О, да это пожалуйста! Сколько угодно! Вот вы приедете, и я вам приготовлю! Я вам подберу несколько хороших фотографий! У нас даже и портрет его есть, маслом писаный. Можно копию заказать…

— Спасибо. Мне достаточно одних фотографий. Тех, где мы в молодости.

— Хорошо, Валентина Петровна. Значит, мы договорились? Через неделю мы вас будем ждать. Вам денег на билет оставить?

— Нет. Не надо. Что вы…

— Тогда вот вам моя визитка со всеми телефонами. Как соберетесь – звоните. Да я и сама вам позвоню еще не раз! И помните – вы обещали… А я вас обязательно встречу в аэропорту. Или Никита встретит… Это и времени немного займет, в общем. Из аэропорта поедем к нотариусу, потом сразу обратно. Всего один день…

— Хорошо. Спасибо.

— Ну что вы. Это вам спасибо, дорогая Валентина Петровна. Спасибо, что вы нас правильно поняли. И вообще — приятно было познакомиться. И с вами, и с вашей милой дочерью, и с внучкой…

— А у вас ведь еще и брат есть, ребята. Митей его зовут. Он сын Алексея, матери вашей брата. Он вечером сюда придет.

— Ну что ж, жаль, конечно, что не увидимся. Нам ехать пора. И вообще, жаль, что все так вышло нелепо в нашей жизни…

— Да. Действительно, жаль.

— Тогда до скорой встречи, Валентина Петровна! Пойдем мы, пожалуй…

Ольга неловко поднялась из–за стола и, сердито мотнув головой сидящему в кресле в углу комнаты Никите, быстро пошла к выходу. Тина же так и осталась сидеть, прямо держа спину и по–прежнему сцепив перед собой пальцы рук. Надо бы встать, проводить гостей, да она не могла – отчего–то сил не было…

— Что же это вы, гости дорогие, даже и чаю не попьете? – насмешливо выскочила из кухни в прихожую, держа Сонечку подмышкой, Анюта. – За долю свою воевать, значит, приехали? Отвоевали, стало быть? Все по своим местам расставили? Занесли мать мою в список пустых формальностей? И нас с Митькой тоже, значит, в тот же ряд записали? Ну–ну… Молодцы какие…

— Анюта! Не надо. Прекрати немедленно. Пусть идут с богом. Проводи. – Тихо скомандовала из комнаты Тина.

— Ладно, мам. Провожу, конечно. Пойдемте, гости дорогие…

— Зря ты так, Ань, — обернулась уже от калитки к ней Ольга. – Мы–то тут при чем? Они же сами наворотили невесть чего в молодости, матери наши… Нас ведь никто ни о чем не спрашивал! Что уж вышло, то вышло…Ты прости нас…

— Ладно, поехали! – потянул Ольгу за рукав Никита. – Хватит тут сопли разводить! Ругаешься на меня, а сама…Нам еще заправиться где–то надо. Поехали!

— Ну что ж, прощай, Аня. Всего вам доброго – и тебе, и дочке твоей. И маме.

— И вам прощайте, дорогие братья–сестры. Счастливого пути. Мать, когда приедет, не особо там обижайте. Да на могилу к вашему отцу свозите, пусть попрощается. Она сама–то об этом не попросит, вы уж проявите инициативу, как родственники. Хоть и не состоявшиеся, конечно. В благодарность, так сказать, за матери моей покладистость…

Ольга, ничего Анюте на это не ответив, лишь вскинула резко голову и взглянула в глаза остро и сердито, будто клюнула. Распахнув дверку машины, плюхнулась на переднее сиденье рядом с Никитой и начала тут же ему что–то выговаривать, жестикулируя отчаянно перед лицом руками. Анюта медленно закрыла калитку и, прижимая к себе Сонечку и прислушиваясь к шуршанию гравия под колесами отъезжающей машины, постояла еще какое–то время в задумчивости. Странное у нее было чувство – как будто обидели ее сильно. В чем заключалась эта самая обида, было не совсем понятно. Ну, приехали родственники, и что? Не захотели дружить–родниться? Да и бог с ними, не больно–то и хотелось. Может, маму они чем обидели? Да ничем вроде – это тоже понятно. Не требовали особо ничего, не оскорбляли, не унижали. Просто имущество свое от дележа спасали. Что такого–то? Дело простое, человеческое. Всякое бывает… Олег, Анютин муж, будучи адвокатом, и не такое ей рассказывал. Так иногда людей наизнанку выворачивает при дележе наследства, что сами себя не узнают… И все–таки обида была. В чем–то виноваты были эти двое, своим приездом принесшие в их теплый дом холодный пыльный ветер из маминого прошлого. Ветер, осевший мутью в ее ярких глазах и сцепивший пальцы ладоней в мертвой хватке. Ветер, неуловимо вытеснивший с их двора «добринку–роднинку», как говорит Митька. Пусть хоть на время, на какой–то час всего, но вытеснивший же…

Вздохнув, она медленно пошла к дому, ступая по мягкому травяному ковру и с удовольствием ощущая под босыми ногами приятную теплую щекотку–шершавость. Нет же, нет. Все в порядке. Все на своем месте. Никому они эту «добринку–роднинку» не отдадут. Никакому чужому ветру. И старый уютный дом не отдадут, и ночной костер у потемневших бревен в углу двора, и старуху–грушу, и мамин цветник, и вид на реку…Вот сейчас она матери обо всем этом и скажет…

Тина так и сидела за столом, по–прежнему выставив перед собой сцепленные ладони, смотрела потерянно куда–то в пространство. Сердце Анютино опять сжалось, но голос таки прозвучал вполне бодро–весело. Очень даже вполне, чтоб вытащить мать из этого плохого пространства – нечего ей там делать…

— Мам, подержи Сонечку! Такая тяжелая стала – у меня сейчас руки отпадут! Скорей бы уж ножками ходить начала, ага?

— Давай… — моментально встряхнувшись, потянула навстречу внучке руки Тина. – Иди ко мне, моя ласточка, мое солнышко, моя золотая рыбочка!

— Ау–гу–гу–гу–у–у… — заворковала вдруг на такой же ноте и Сонечка, устраиваясь с полным комфортом у бабки на коленях и припадая головкой к ее плечу.

— Ну вот, девочки, и хорошо… — встряхивая с наслаждением руки, со смехом произнесла Анюта. — Вы просто замечательно друг друга понимаете. У вас и любовь даже особенная какая–то. Не человеческая будто, а марсианская…

— Да никакая она не особенная, доченька. Обыкновенная. Просто Сонечка знала всегда, как я ее жду… Ты помнишь, как я ее ждала?

— Ну, еще бы! У меня и живота еще никакого не было, а ты уже подходила ко мне и с ней разговаривала. Все ей рассказывала – и как ты ее ждешь, и как любишь, и как радуешься… Странноватая ты у меня все–таки женщина, мам!

— Уж какая есть, доченька. Ты гостей проводила?

— Да. Все в порядке. А что, ты и в самом деле к ним поедешь, чтоб от своей этой наследственной доли отказываться?

— Да. Поеду.

— Мам, а что там за доля–то? Чего они делят? Квартиру, машину?

— Там дом, доченька. Большой такой дом. Бывший купеческий особняк. Его еще отец Антона от советской власти получал за свое правильное да идеологически выдержанное профессорство. Антон уже там родился. Интересный такой особнячок, белый весь, с колоннами да балкончиками. И с мезонином…Помнишь, у Чехова рассказ такой есть – «Дом с мезонином»?

— Целый особняк? Это в том городе, где ты раньше жила? Ничего себе… — всплеснула руками Анюта.

— Вот именно, что раньше, дочка. Теперь я ни к тому городу, ни к тому особняку никакого отношения не имею.