Дом с мезонином в наследство - Вера Колочкова

— Да…Да, я Анна… Только я не Званцева…

Анюта растерянно обернулась на медленно идущую к ним по дорожке мать и вздрогнула от естественно накатившего желания встать сейчас у нее на пути, закрыть спиной от этих гостей, от вежливо–холодного взгляда этой молодой женщины по имени Ольга, назвавшейся ее сестрой. Господи, чего это их принесло сюда, каким таким незваным ветром…

Да, она знала, конечно же, что у нее есть двоюродные сестра и брат. Она даже, было дело, — очень давно, правда, — мечтала с ними и увидеться, и познакомиться поближе. Но, упаси бог, никогда не стала бы этого делать. Потому что кто знает, как бы к этому отнеслась мама – тема–то эта у них всегда была сверхзапретной. Нет, не больной, конечно, но зачем, скажите, ворошить лишний раз обстоятельства из прошлого, круто изменившие мамину судьбу и на долгие годы застрявшие в сердце тяжелым камнем? Камнем, замешанным на любви, на обиде, на предательстве, на жалких усилиях простить–забыть, на бессонных ночах, на осознанном выборе своего женского одиночества? Чуть повороши этот камень – и тут же он даст о себе знать материнской грустной задумчивостью да мукой в глазах, спокойно переносить которую Анюта так и не научилась с самого своего детства. Она вообще всегда ощущала себя маминой защитницей. Дочерью–матерью. Дочерью — широкой спиной. Даже дочерью–грубиянкой, если понадобится. А как могло быть по–другому, скажите? Вы только посмотрите на нее - идет по дорожке такая маленькая и гибкая–хрупкая, и большие, не растерявшие к возрасту своей изумрудной зелени глаза распахнуты широко и радостно–открыто, и губы уже сложились в удивленную и широкую, заранее ко всему благожелательную улыбку…Не женщина – марсианка какая–то. Аэлита. Потому и не стареет, наверное…

— Мам, это к тебе, — делая шаг в сторону, словно и впрямь собираясь загородить мать спиной, настороженно произнесла Анюта. – Познакомься – это Ольга и Никита Званцевы…

— Вы…Вы Машины дети? Да? Не может быть… А как вы здесь… Случилось что–нибудь? Что–то с Машей? – тихо и испуганно задавала свои вопросы Тина, переводя растерянно–загнанный взгляд с красиво–надменного Ольгиного лица на лицо Никиты, рассматривающего ее с досадным равнодушием спешащей юности, вынужденной так бездарно терять драгоценное время в беседах с какой–то теткой, которой он и в глаза никогда не видел. Что из того, что она ему по крови родная, тетка эта. Какая разница. Все равно чужая, получается. Если б не важное дело, черта с два поехал бы он в эту тьмутаракань – трястись в машине целые сутки…

— Нет, Валентина Петровна, — четко разделяя слова, словно с трудом сдерживая внутреннее раздражение перед чужой глупой растерянностью, заговорила Ольга. — С мамой нашей ничего не случилось. А вот отец наш два месяца назад умер. Такое вот дело. Наш отец, а ваш официальный муж, получается. Ведь вы, говоря языком сухим да юридическим, формально свой брак не расторгали…Ведь так?

— Да…Так…То есть нет, не расторгали… Так значит, Антон умер…Два месяца…

— Ну да. Мама вам не сообщила – простите ее, конечно. Да и мы с Никитой тоже так решили – ни к чему это вам. Сами посудите – столько лет прошло, вы совсем чужими стали, и ваш брак с нашим отцом превратился в одну лишь пустую формальность. Я вообще не понимаю, почему вы его тогда еще не расторгли… А теперь вот у нас из–за этого образовались сплошные проблемы! И нам бы хотелось их с вами обсудить спокойно и взвешенно. И постараться прийти к соглашению. К справедливому, я полагаю, соглашению…

— Так… Да, конечно… Проблемы… Антон умер…

Тина вдруг резко развернулась и быстро пошла по тропинке к дому, выставив вперед, как слепая, руку и держа спину очень прямо. Так изо всех сил старается держать прямо спину человек, боящийся вот–вот упасть. Ольга удивленно проводила ее глазами и, пожав плечами, повернулась к Анюте, словно ждала от нее каких–то объяснений странному поведению матери. Анюта помолчала какое–то время, набычившись, как девчонка–строптивица, потом нехотя произнесла:

— Что ж… Проходите в дом, раз приехали…Машину во двор загонять будете?

— Ну, я надеюсь, мы к вам ненадолго, — подстроившись под ее явно вынужденную вежливость–гостеприимство, проговорила, тонко улыбнувшись, Ольга. И тут же поинтересовалась искренне: — Слушай, сестра, сколько тебе лет, а? Ты намного меня моложе?

— Мне двадцать пять. А что? А тебе сколько? – настороженно произнесла Анюта.

— А мне двадцать семь…Стало быть, Валентина Петровна не так уж долго после расставания с отцом горевала? Зря, выходит, наша мать всю жизнь чувством вины перед ней упивалась… Ни развода, ни официального для себя брака вовремя не потребовала…

— Слушай, ты… — обернувшись к ней резко и зло сверкнув глазами, тихо прошипела Анюта. –Ты не смей так о ней, поняла? Что ты об этом знаешь вообще?

— Да ничего я не знаю. Ты, пожалуйста, не обижайся, Ань. Нам и в самом деле ничего об этой истории не рассказывали. Ни отец, ни мать. Молчали всю жизнь, как партизаны. Что там у них произошло–то?

— Да я и сама толком ничего не знаю, — отчего–то смягчившись, доверчиво проговорила Анюта. – И мама мне тоже никаких подробностей не рассказывала. Я только одно знаю – она всегда вашего отца любила. Все эти годы. И потому за моего отца замуж не вышла. А ты ей прямо с ходу в лоб выдала - два месяца, как умер…

— Ну, я ж не знала, что тут такая трагедия! – широко развела руками Ольга. — Кому рассказать – не поверят. Сама подумай – сколько лет прошло! Столько вообще не живут. А не то что любят кого–то. Прям как в старинных романах…

— Ладно, вы тут устраивайтесь пока, отдохните с дороги, я сейчас… У меня там ребенок проснулся…

Бросив гостей прямо у крыльца дома, она метнулась к качающейся мягко на нежных рессорах коляске, укрытой от постороннего глаза ветками старой груши, навстречу мелькающим из нее толстеньким ножкам и ручкам, навстречу милому материнскому сердцу кряхтению хорошо выспавшегося здорового младенца. Выуженная из коляски Сонечка запрыгала в руках матери, заверещала–загукала что–то абсолютно радостное на своем младенческом языке, засверкала нежно розовыми щечками да круглыми локотками–коленками. Она тоже по–своему чувствовала этот день. Видимо, он и для нее был особенно счастливым. Слава богу, бесконечно далеко ей пока до тех времен, когда этот самый день способен оборваться лопнувшей струной так же неожиданно, как сегодняшний бабушкин…

— Смотри, Никитка, какая у нас с тобой племянница! Чудо просто! – протянула к ребенку руки Ольга. – Ань, можно я подержу? Да не бойся, не уроню…

Сонечка, притихнув в незнакомых руках, долго разглядывала чужую улыбающуюся тетю, потом повернула розовое личико к матери и моргнула удивленно, словно спрашивала ее таким образом – а кто она такая есть, эта тетя, и почему она, Сонечка, вдруг стала не доченькой и не внученькой, а какой–то там племянницей…И тут же потянула руки обратно. Потому что тетя тетей, конечно, а на руках матери, уж простите, как–то покомфортнее будет…

— А у тебя дети есть? – забирая из Ольгиных рук ребенка, спросила Анюта.

— У меня? – почему–то сильно удивилась ее вопросу Ольга. – У меня нет, что ты…Да и когда мне! Я еще на ноги не встала как следует, и вообще… Мы с мужем пока и разговоров таких не заводили…