Интифада - Андрей Правов

– Перестань. Не сходи с ума, Марк, – не унимался Панов. – Пойдем лучше в «Варшаву», выпьем по паре коктейлей «Таран». Может быть, они твою голову прочистят от дури?

– Я на верном пути, – уверенно возразил Лурье.

– Ну-ну, посмотрим, как оценит твои новые взгляды руководство НИИ? Ты что, на карьере решил крест поставить?

– А для меня это уже не важно.

– Может быть, ты еще и в Израиль решил уехать?

– Нет, пока не решил. Но все может быть…

– Та-а-к, я думаю, в партийной организации твоего института не придут в восторг от новости, что молодой советский ученый, прошедший в университете курс марксизма-ленинизма и научного атеизма, неожиданно превратился в религиозного иудея и вынашивает планы уехать жить поближе к Голде Меир и Моше Даяну…

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Что плохого в том, что евреи хотят вернуться на родную землю? Туда, где когда-то жили их предки?

– А я почему-то думал, что родная земля для тебя – это Москва, где ты родился? Или подмосковная станция Мамонтовская, где мы когда-то вместе проводили лето? Куда уезжать? Почему? Ведь все корни здесь.

– Это у тебя, поскольку ты – русский. А у меня – нет.

– А ты знаешь, я никогда не различал своих друзей по принадлежности к той или иной национальности. Но вот теперь, видишь, выясняется, что у тебя свой, «только еврейский», путь.

– Времена меняются…

– Да. Жаль только, что ты добровольно себе жизнь ломаешь. Кому ты, на хрен, нужен в этом Израиле? Какой ты религиозный еврей? Ты что Тору изучил?

– Изучаю.

– Для чего же тогда ты пять лет в МГУ учился? Математику с физикой познавал? Пройдет совсем немного времени, и ты сам увидишь, что путь в науку тебе в СССР будет закрыт. Мы живем в такой стране. С этим необходимо считаться. Для чего тебе это надо? Рассчитываешь, что тебя в Израиле возьмут на хорошую научную работу? Не уверен. Лучше бы тебе все-таки в твоем НИИ попробовать карьеру сделать.

Алексей Панов знал, о чем говорил. За окнами уже стояла первая половина семидесятых годов. Это было время разгара борьбы власти в СССР со все более разраставшимся движением диссидентов, к которому в том числе примыкали некоторые советские евреи – «отказники».

Несколько позже, в связи с вводом советских войск в Афганистан, «холодная война» резко усилилась, противостояния между Москвой и Вашингтоном еще более обострялись. И любое инакомыслие, в том числе и религиозное, не только не приветствовалось, но жестко преследовалось, поскольку считалось властью проявлением враждебности к дорогим для советских людей ценностям.

Конечно же, во времена Леонида Брежнева эти преследования даже отдаленно не напоминали сталинские репрессии конца тридцатых годов. Но работавший в Агентстве, то есть в одном из главных институтов советской пропаганды, Алексей Панов прекрасно понимал, что путь, на который ступил Марк, был очень «скользким». Если он, может быть, и не вел в «психушку», в которую на тот момент уже препроводили нескольких наиболее активных диссидентов, то уж, во всяком случае, четко не способствовал карьерному росту молодого советского ученого по основной специальности.

Но, вскоре поняв, что переубедить Марка ему все равно не удастся и немного поразмыслив, Панов решил, от греха подальше, общение с Лурье прекратить. Тем более, что ему также сильно надоели укоризненные взгляды, которые бросала в его сторону при встречах друзей Даля.

«Если нравится, пусть ходит в синагогу, – подумал Алексей. – Или едет на постоянное место жительства в Израиль. Но все это уже будет происходить без него. В конце концов, каждый сам выбирает свой путь».

Панов тогда, как ему казалось, старался брать от жизни все. Он с увлечением работал на московской Олимпиаде, интервьюировал заезжих в Москву американских активистов «движения сторонников мира», критиковавших политику Рональда Рейгана и ратовавших за прекращение «холодной войны». Ходил из Ленинграда в Минск «маршем мира» вместе с активистами антивоенного движения Скандинавии. Увлекся Востоком. Сначала много писал о событиях в далекой Кампучии, об обострении отношений между Китаем и Вьетнамом. Затем активно взялся за ближневосточную тему. Встречался с палестинцами, оказавшими вооруженное сопротивление израильским войскам в Ливане летом 1982 года. Летал в пионерский лагерь «Артек», куда из захваченного израильской армией Бейрута вывезли сотни арабских детей.

Маячила перспектива поездки во Вьетнам, в Афганистан, а может быть и на Ближний Восток. И рисковать такой интересной будущей работой ради, как он был уверен, очень сомнительных устремлений своего «свихнувшегося» друга детства, Панов был четко не намерен.

Так что никаких с ним встреч! Тем более, что, как все более становилось очевидным, и сам Марк Лурье к каким-то контактам с ним склонен не был. У него дома, как рассказывали, собиралась уже совершенно иная компания. Его друзья учили иврит и готовились к выезду в Израиль. А некоторые из них даже принимали участие в шумных акциях на улицах Москвы с требованием «не препятствовать отъезду советских евреев на их историческую родину».

Летом 1973 года в семье Лурье появилось прибавление. Родился сын Натан, названный так в честь отца Дали. А затем, через два года, появилась дочь Соня, получившая свое имя уже в честь матери Марка Софьи Соломоновны. Как тогда понял Алексей, его другу становилось уже не только «не до песен», но и не до диссидентства. Все время занимала мысль, где взять деньги для того, чтобы содержать жену, ребенка и престарелую мать.

К тому моменту Марк уже несколько лет работал в НИИ, где, как считала его мама, «к ее мальчику относились не справедливо». Женщина с момента рождения сына была убеждена в его неповторимости и исключительной гениальности. Она искренне верила, что он станет ученым с мировым именем. Однако таким ее оценкам вовсе не соответствовали зарплата Марка в 120 рублей в месяц и крохотная двухкомнатная квартира в пятиэтажной «хрущевке» на улице Нагорная, полученная еще старшим Лурье в середине шестидесятых годов. Ужаснее всего для Софьи Соломоновны была сама мысль о том, что у ее сына по сути дела нет никакой перспективы как-то изменить свою жизнь.

Тем не менее планы Марка и его жены уехать из СССР она все же не одобряла. Более того, женщина с самого начала довольно отрицательно отнеслась к увлечению сына религией и обычно даже воздерживалась от походов в гости к родителям Дали. Софья Соломоновна была воспитана на идеях социалистической революции, которые в свое время всячески «претворял в жизнь» ее отец, близкий к Льву Троцкому. Правда такая его близость в тридцатых годах обернулась для Соломона Розенблюма арестом, после которого, как тогда говорили, он «сгинул». В начале пятидесятых годов арестовали и мужа Софьи Соломоновны Льва Исааковича. Хотя тот, как считали все знакомые, ничем опасен для Советской власти быть не мог. Так, работал скромным инженером. Совершенно безобидный человек. Но через пять лет Лурье-старший из лагеря вернулся, снова устроился на прежнее место работы и даже получил двухкомнатную квартиру, куда вместе с женой и сыном переехал из комнаты в огромной коммуналке на Чистых прудах.