Слуги зла - Максим Далин

— Здорово вышло, — сказал Хорек, вытирая пот с лица и садясь на краю могилы. — Господину Боя впору.

— Ага, — отозвался Клык. — Повезло. Хуже нет, если сожгут — а люди, гады, обычно так и делают с трупами, им фиолетово: свои, чужие…

— Ну какая разница… все равно в итоге будешь земля…

— Да уж, итог… Все равно, что с Барлогом пообниматься… Очень приятно, когда чужие пялятся на твои горелые кости. Нет уж, спасибо за такую любезность. Пусть мое мясо лучше бойцы бы съели, чем вот так, как полено в костер… хоть не без пользы…

Паук обтер лезвие ножа и бережно вложил его в ножны. Потом вытянул вперед ладони, растопырил пальцы и удивленно на них посмотрел:

— Клык, гляди… у меня руки трясутся. Будто у человека с перепою, смешно… — И вид у него при этом был совершенно растерянный.

— Это с голоду, — сказал Клык. — Всего-ничего копали, а вспотели — это тоже с голоду. Такое я уже видел. День холодный, а жарко. Это бывает. Когда что-нибудь сожрешь, будет легче, увидишь… Пойдемте, Вьюгу заберем.

С мертвым остались только Шпилька и Мелкий. Они сняли с Вьюги снаряжение, завещанное бойцам, и перевернули тело на живот — было решительно нечем прикрыть его лицо от случайных взглядов. Теперь Шпилька собирала у входа в пещеру прутики и щепки, еще влажные от прошедшего дождя, а Мелкий снова сидел, скрутившись в узел и зажимая плечо.

Клык про себя ругнул судьбу, а вслух спросил:

— А остальные где?

— Пошли жратву поискать, — сказала Шпилька. — Красавчик — вверх по склону, а Пырей с Крысой — вниз. Туда, в лес.

— Хорошее дело…

Подняли отяжелевшее тело, дотащили до могилы, опустили на дно ямы так осторожно, как сумели. Засыпали землей и кусками дерна. Отметили холмик серым продолговатым камнем и присели отдохнуть от этой непосильной работы.

Клык отряхнул руки от земли, потом вымыл в лужице, стоящей в углублении между камнями. Достал банку с остатками бальзама, подошел к Мелкому, дружески съездил ему по уху:

— Давай, показывай свою царапину. Не надо нам больше экономить…

Пырей собирал улиток.

Крыса грызла их, как семечки: раскусывала скорлупу, выбирала языком и клыками слизняка, а остатки ракушки выплевывала. Пырей приносил их ей в пригоршне — улитки во множестве ползали по листьям какого-то водного растеньица на берегу неглубокого то ли озерца, то ли болотца — сам съедая штучку-две из каждой горсти и чувствуя мучительную сосущую боль в желудке. Он тихо гордился собственной самоотверженностью.

Крыса губами взяла у него с ладони очередную улитку и легонько укусила его за палец:

— Вкусные…

— Как дома, — Пырей ухмыльнулся, ткнулся носом в ее нос.

— Грибов нет…

— Ну на нет и суда нет.

— Пахнет так… то ли оленями, то ли коровами…

— Пошли посмотрим, — оживился Пырей. — Если что — мы с тобой тушу не дотащим, но мяса нарежем, а?

— Подожди, я посижу. — Крыса выплюнула последнюю ракушку, уселась на поваленное дерево и поджала ноги. Пырей устроился рядом.

От Крысы исходило мягкое тепло. За последнее время она так отощала, что стала похожа на мальчишку-подростка, но была по-прежнему прелестна своим ширококостным и угловатым крепким телом. Еще до бойни и наводнения у Серебряной реки холоп лорда, человек и идиот, как большинство людей, насмешливо спросил Пырея, как орки делают детей, если их мужчины тискаются друг с другом, и показал на Крысу. Люди лорда этого неудачливого насмешника потом так и не нашли — еще бы, кости компания Пырея завязала в одежду вместе с парой камней и зашвырнула в реку, выбрав местечко поглубже. Ураган еще съязвил, что для такого скудного ума мозгов у придурка оказалось многовато, но вообще-то для людей это дурь обыкновенная. Им ничего не стоит спутать молодую женщину-аршу на пятом месяце беременности с мужчиной. Они слишком привыкли, что их собственные самки в такое время напоминают тельных коров.

Но это не значит, что они могут безнаказанно оскорблять чужих подруг.

Пырей прижался носом к шее Крысы и принялся внюхиваться в ее теплый запах, похожий на запах чистой кошки. Крыса засмеялась:

— Хочешь меня, да?

Пырей укусил ее за плечо, потом — за мочку уха:

— Я тебя всегда хочу. Но тут опасно греться. Пойдем осмотримся, потом в пещеру поднимемся — лучше там. Там ребята прикроют, если что. Ты отдохнула?

Крыса потянулась и встала.

— Хорошие ребята, — сказала она, раздувая ноздри в поисках оленьего запаха. — Жалко старого. Он мне в крепости как-то яиц принес, целую миску, не знаю, где взял. И говорит: «Пахнешь двумя парнями — одним снаружи, другим внутри»…

Пырей сочувственно ухмыльнулся:

— Чувствительный был, точно. Везет некоторым… а я вот не чую, чтоб у тебя запах сильно изменился… То есть изменился, конечно, но непонятно как-то…

Крыса фыркнула:

— Ты боец, зверь, а не нюхач. Ты лягушку под листом не чуешь. Тебе надо бадью эльфийских духов под самый нос, чтоб ты унюхал, да и то ведь скажешь: «Кажется, чем-то таким потянуло…»

— Ах ты…

Крыса пискнула и понеслась по тропе, легко перепрыгивая корни и бурелом, Пырей ринулся за ней, она уворачивалась стремительными резкими движениями, пряталась за деревья, но в конце концов то ли потеряла бдительность, то ли дала себя поймать. Пырей прижал ее к шершавому влажному стволу. Крыса вцепилась коготками в его шею и несколько раз быстро укусила в щеки и угол рта, и Пырей забыл обо всем на свете, о давнем голоде, об опасности, за этой чудесной маленькой болью, за восхитительной игрой, на которую так давно не оставалось ни времени, ни сил…

Вероятно, эта возня завела бы аршей далеко, но порыв ветра вдруг донес такой явственный запах еды, что оба невольно замерли и принюхались. Крыса облизала губы и шепнула, снизив голос до беззвучия:

— Молоко… чуешь, зверь? Молоко, чрево мира!

Пырей сглотнул, разжал руки. Крыса скользнула вперед, и через миг оба крались сквозь кусты тщательнее, чем крадутся, выслеживая опытного врага, — не шелохнув ни один лист, не хрустнув ни одной веткой. Лес между тем поредел; кустарник обрамлял обширную лужайку. На лужайке паслось стадо коров, голов двенадцать.

Арши посмотрели друг на друга.

«Рядом — люди, — сказал Пырей одним движением губ. — Деревня. Что будем делать?»

Крыса оскалилась:

«Уведем корову. Коровы ручные, они идут, куда зовут. Здорово».

«Искать будут».

«Кто?! Люди? Деревенские? Да волки ее съели, и все! Не перестраховывайся».

«Крыса… смотри — сторож».

«Пастух — подумаешь, — Крыса сморщила нос. — Проверим».

Прежде чем Пырей успел возразить, его подруга просочилась сквозь кусты, как струйка дыма. Ему больше ничего не оставалось, как последовать за ней. Минуты за три бойцы обогнули поляну и подобрались к пастуху на расстояние броска дротика. Обстановка на поляне за это время не изменилась: коровы все так же неспешно щипали траву, а деревенский мужик, волосатое чудище, обросшее везде, кроме тех мест, где волосы украшают внешность, хлипкое, курносое, красномордое, в посконной рубахе и полосатых портках, дремал, выставив к небу босые грязные пятки, и мухи кружились над его разинутой пастью.