Серебряная Инна - Элисабет Рюнель

Женщина достала веник и принялась сметать оставшийся снег с его брюк. Стряхивая снег, она поворачивала его туда-сюда, как куклу, и Арон снова потупился от смущения. Когда они наконец оказались лицом к лицу, женщина улыбнулась. Ее улыбка была как эхо далеких шагов, и, хотя он был не в силах улыбнуться в ответ, Арон поднял глаза и посмотрел на нее.

— Ну вот! — сказала она удивительно звонким и четким голосом. — Теперь его хоть видно! — Хельга повернулась к мужу. — Пусть расскажет нам, кто он такой, — промолвила она.

Арон переводил взгляд с нее на мужа, пытаясь разжать непослушные губы.

— Арон Рюд, — наконец пробормотал он. — Зовите меня Арон, — добавил он с сильным акцентом.

— Тогда Арона Рюда надо накормить, — сказала хозяйка, подталкивая его к столу.

Арон посмотрел на мужчину, на детей, исподтишка бросавших на него любопытные взгляды, на женщину, которая, налив молока в кашу, поставила перед ним тарелку.

— Ешь, — сказала она.

Он ел в тишине, чувствуя на себе их взгляды. В них не было подозрительности, не было неприязни. В этих людях есть что-то особенное, подумал Арон.

В последний раз он ел горячую пищу за столом на том хуторе между Хельсинландом и Медельпадом. С тех пор он несколько недель питался холодной картошкой, черствым хлебом и отбросами. Ему внезапно стало жаль животных, не знающих горячей еды. От тепла его бросило в жар. Лицо горело. Наверно, я весь красный, подумал Арон со стыдом. Он тщательно выскреб миску, облизнул губы и сказал:

— Спасибо!

— Главное, что ты сыт…

— Спасибо, — повторил Арон.

Он переводил взгляд с мужчины на женщину, словно ища понимания.

— Дело в том, — начал он, — дело в том, что у меня с собой… собака.

— Так приведи ее, — тут же сказал хозяин.

— Она довольно большая… Я ее оставил у двери.

— Пусть зайдет в сени. Мы тут не боимся собак.

Открыв дверь, Арон снова впустил в дом ветер со снегом.

— Входи, Лурв, — позвал он и потянул за ошейник.

Захлопнув дверь, он остался стоять в сенях вместе с собакой.

Дети, подошедшие посмотреть, тут же бросились наутек. Мужчина стоял с открытым ртом, глядя, как Лурв отряхивается от снега. И вдруг он расхохотался:

— Ты уверен, что не медведя притащил в сени?

Арон удивленно посмотрел на него. Это что, шутка такая?

— Боже всемогущий! — воскликнула женщина, подходя к ним.

— Это правда собака? — спросил мужчина, глядя на Арона круглыми глазами. — Такая большая?

Арон кивнул и робко улыбнулся. Хозяин снова расхохотался.

Позади него женщина с ребенком на руках тоже залилась смехом. Внезапно хозяин подошел к лежанке за занавеской в углу комнаты.

— Отец, — воскликнул он, — ты должен это видеть! У нас в сенях ручной медведь! Он ведь ручной? — спросил он Арона, доставая из кровати старичка и возвращаясь с ним на руках в сени. — Видишь, папа? — завопил он старичку на ухо. — Видишь?

Дети кричали от страха, но мать продолжала хохотать. Дети постарше залезли под стол, они тоже прониклись всеобщим весельем и начали хихикать.

Арон стоял рядом со своим огромным псом, оглушенный этой искренней радостью. Все хохотали как безумные.

Наконец мужчина отнес отца обратно в постель. У них обоих по лицу текли слезы от смеха.

— Да, — протянул он. — Недурная у тебя животина!

Еще один приступ смеха в комнате.

— Ее, наверно, нелегко прокормить? — спросил хозяин сквозь смех.

— Да нет, — ответил Арон. — Это ведь почти всё шерсть, — и ткнул Лурва в бок.

— Шерсть! — согнулась от смеха женщина.

Лурв тем временем лег, уткнувшись носом в передние лапы. Он с измученным видом смотрел на смеющихся людей в избе, не понимая, с чего такой переполох.

Арон вдруг почувствовал, что он пришел домой. Он стоял и смотрел на людей, боясь поверить, что все это происходит наяву.

— Бедняжка, — вдруг сказала хозяйка, — он, наверно, проголодался!

Она быстро вывалила картофельные очистки и другие остатки в миску от каши и поставила перед Лурвом:

— Вот все, что осталось.

— Придется завтра зарезать корову... если он ее раньше не загрызет. Кстати, меня зовут Соломон, совсем забыл сказать, — спохватился мужчина.

Хозяин крепко пожал Арону руку.

— А это Хельга, — сказал он, притягивая жену к себе. — Тот старик — мой отец... он неходячий, а это, — он подмигнул детям, — малышня! Теперь ты всех знаешь!

Они присели рядом с печкой. Соломон курил трубку, пуская колечки дыма. Арон рассказал о буре и о том, сколько ему пришлось пройти. Хозяева спросили, откуда он и почему у него такое странное произношение, но услышали лишь уклончивый ответ «из соседней страны». Они не стали больше расспрашивать. Потом хозяева показали ему комнатку на чердаке, где он мог лечь спать. Оставшись один, Арон сложил руки и молился, пока не заснул.

Пусто. Слышен только стук моего сердца. И другого... из-под снега... горячего... трепетного.

Ели... они тоже прислушиваются. Вся природа слушает. Застывшие облачка пара над деревьями. И крик, крик, бьющийся внутри, ищущий путь наружу Он зовет меня. Я хочу пойти. Хочу ли? Я ничего не хочу. Это не я. Это ноги, тропинка, дорога. Крик поднимает меня как птицу с ветки березы. Где-то среди деревьев я жду себя. Странное ощущение. Мои шаги... я слышу, как иду.

Кто создал эти плоские тихие часы? Снежные часы? Бесконечные белые равнины. Неужели я правда верю, что шаги способны поглотить время? Пересечь время? Нагнать время? Иногда мне кажется, что время покинуло часы. Просто оставило их там, как пустые скорлупки. Вместе с человеком, который, запертый в часе, не знает, что время уже покинуло его.

Я дала себе слово попытаться рассказать все. Я уже говорила о том снежном утре. Но мне еще многое надо сообщить. И мне кажется, что нужно рассказать все, чтобы можно было что-то понять. Но овраги здесь глубокие. Крик в них теряется. Разбивается на тысячи осколков. Все кажется таким далеким. Боль. Рассказы. Я. Кто здесь живет? Чей безмолвный душераздирающий крик наполняет эту пустоту? У великана НИКТО много комнат, много пространства, много света. Мои комнаты взорваны. Меня не пугает громкий голос НИКОГО. Он слишком далеко. Тишина отлита из свинца. И посреди — холод. Овраги населены тенями от облаков. Они нежно гладят верхушки елей, словно прося прощения. Прощения за все, за жизнь. Снимая тяжесть лет с лица. Превращая в детей. Так тени от облаков ласкают лес. И я знаю, что здесь мое место. Я в стране, которую кто-то ласкает.

Горы строго молчат. Они тоже похожи на прощение. Чем ближе к ним подходишь, тем дальше они кажутся. Такие далекие и близкие. Для кого-то они могут исчезнуть, уйти в землю, не давая никаких объяснений. А потом вдруг вырасти перед ним, еще выше, чем прежде. Они не приходят на зов. Они не слышат мольбы. Они другие. Я учусь у них. Не кричать, не упрашивать, не молить... просто молча ждать ответа. Принимать безнадежность как надежду. Чудеса такие тихие. Как тонкий, тонкий лед.