Рубин Рафаэля - Диана Хэгер

Она неподвижно сидела на каменном пьедестале перед художником и его подмастерьем ровно посередине комнаты с высокими потолками и тяжелыми балками.

– Господь всемилостивейший! – простонал Рафаэль и отвернулся от женщины.

Рядом, возле длинного дощатого стола, один из учеников, одетый в рабочую темно-синюю рубаху, подвязанную простой веревкой, растирал краску в деревянном сосуде. Другой связывал кисточки из меха горностая, третий точил карандаши. В мастерской стоял запах красок и льняного масла, слышался немолчный гул беспрестанных трудов. На столах грудились пустые посудины, оловянные кружки, тарелки с объедками, торчали незажженные свечи в лужах оплавившегося воска, оставшихся с предыдущего вечера, – обстановка, окружающая мужчин, которые заняты только работой.

Рафаэль кивнул высокому краснолицему здоровяку с приметной седой прядью, подкрепив свой приказ рассеянным взмахом руки. Это значило, что следует заплатить девушке за беспокойство и отправить ее домой. Уже второй раз за неделю Рафаэль отказывал натурщице. Джованни да Удине, помощник, который дольше всех остальных работал с Рафаэлем, позволил себе шумно вздохнуть и закатить глаза под тяжелыми веками. Поиски продолжались.

Рафаэль провел рукой по лицу. Он сразу понял, что эта женщина не подходит. Для Джованни, живописца куда более приземленного, чем Рафаэль, все женские лица представляли собой лишь совокупность овалов, кругов и других геометрических фигур. Изучение композиции заставило ученика рассматривать формы как совокупность световых бликов и теней, тонов и полутонов, которые нужно положить или убрать. Хозяин же мастерской, мастер, руководствовался другими критериями. Она, эта девушка, не подходила. Во всяком случае, как воплощение образа Мадонны.

В ее глазах не было Божьей искры.

Он забыл о девушке сразу же, как от нее отвернулся. Рафаэль Санти опаздывал с выполнением многих заказов, поважнее этого, но даже папа Лев X, само терпение, стал проявлять признаки беспокойства. Рафаэль понимал, что взял слишком много заказов, и сколько бы учеников с ним ни работало, ему все равно самому приходилось завершать все работы.

Вторая половина мастерской, выходящая на мрачные зловонные воды Тибра, была забита незаконченными картинами. Фрагменты алтарной росписи, портреты, расписные хоругви и лари делили пропитанное запахом краски пространство с учениками и помощниками в заляпанных краской фартуках. Все они рисовали, растирали краски, что-то передвигали или переносили. В мастерской было полно фрагментов мраморных статуй, восковых голов и рук, деревянных досок, подготовленных под картины. В углу стояло огромное сложное «Успение».

Стоя перед огромным гобеленом, изображающим сцену охоты, который свисал с железного стержня, один из учеников мастерски наносил на доску сусальное золото. На другом конце комнаты, ближе к огромному каменному очагу, сидел дряхлый старик с косматой копной седых волос. Он позировал для помощника Рафаэля. Рисовальщик, с изможденным, костлявым лицом, в перепачканной красками рубахе, наносил завершающие штрихи на набросок углем. Рафаэль внимательно оглядел запавшие глаза старика, выступающую нижнюю губу и рельефный нос, угадывая за чертами морщинистого лица решительный характер и усталость от жизни. Он мог придать эти черты Ною, работая над росписью потолка новой станцы – одной из огромных зал Ватиканского дворца, которую он украшал для Его Святейшества. Он подумал, что позже надо будет обязательно поговорить об этом с Джованни.

Рядом со стариком у мольберта стоял еще один помощник и наносил на портрет Папы мазки темно-красной краски, чтобы подчеркнуть складки тяжелой мантии. Другой подмастерье подготавливал доску для картины, нанося на нее первый слой грунтовки. В мастерской шла работа сразу над несколькими заказами, находившимися на разных стадиях готовности, но самым главным делом, доминантой, оставалось изображение Мадонны, набросок фигуры которой, без лица, стоял на большом мольберте. То была часть большой алтарной росписи с изображением апостолов. Роспись предназначалась для церкви Святого Сикста (Сан-Систо), и сегодня мастер снова отложил ее исполнение.

Когда девушка встала и приняла горсть монет от Джованни, тот снова повернулся к Рафаэлю:

– Но что вы будете делать, отвергнув и эту девушку, учитель? Вы обещали кардиналу Биббиене, что закончите роспись к концу месяца, а еще даже натурщицу не нашли!

– Значит, нам не остается ничего другого, как продолжать искать ее дальше.

Заказ на Сикстинскую Мадонну Рафаэль получил еще четыре года назад, от предыдущего понтифика, Юлия II. Она должна была стать даром бенедиктинцам Пьяченцы, символом добровольного присоединения этого города к Папскому государству. Среди всех заказов, сделанных Рафаэлю преемником Юлия, Львом X, этот был наименее значительным, но с приближением празднований в Пьяченце новый понтифик пожелал приурочить свой подарок к торжественной дате. Ходили слухи, что кардинал Биббиена, личный друг и секретарь нового Папы, использовал задержку в исполнении заказа для того, чтобы лишить Рафаэля милостей Ватикана. Причиной тому послужила обида за племянницу Марию: Рафаэль был с ней помолвлен, но со свадьбой не спешил.

Биббиена терял терпение и начинал сердиться, а неоконченная Мадонна дала ему повод подпортить репутацию Рафаэлю.

– Господи! – Да Удине не сдержал стона. – Ведь эта девушка идеально подходила для образа.

– Тебе, может, она и подошла бы. Если хочешь, используй ее для «Галатеи» во дворце Киджи. Но для Мадонны она, определенно, не годится!

– При всем уважении, учитель, разве вы не могли бы написать Мадонну, соединив в ней черты всех этих женщин?

Рафаэль повернулся к да Удине. Глаза мастера горели решительностью. Он обладал иным видением жизни, восприимчивым к форме, линии, игре света. Как объяснить, что лицо натурщицы должно будить в нем вдохновение, побуждая воссоздать черты обычной женщины в лике матери Иисуса Христа? Этот образ был ему не безразличен, поскольку постепенно слился в воображении с образом собственной матери, держащей его на руках. Той матери, которую он потерял при трагических обстоятельствах, когда был совсем маленьким. Каждый раз, когда Рафаэль рисовал Мадонну, ему казалось, что он воскрешает свою мать. С годами черты родного лица стерлись из памяти, и облик ее становился все более и более идеальным, неземным. Но это все равно была мать, утрата которой оставила в его сердце неизгладимый след.

С тех пор как Рафаэль уехал из Урбино, он успел написать не меньше дюжины образов Мадонны. За годы учения в мастерской первого наставника, Перуджино, тема Мадонны стала одной из главных в его творчестве. Сначала он просто копировал облик натурщиц, которых выбирал для него Леонардо да Винчи, обучавший его во Флоренции. Теперь он больше не ученик. На пороге тридцатилетия он сам стал мастером и учителем, идеальное лицо, запомнившееся ему с молодости, снова и снова повторяемое в образах Мадонны, больше его не удовлетворяло. Он стремился к чему-то большему.

Здесь, в Риме, получив заказ лично от понтифика, он не мог довольствоваться теми критериями, которых придерживался в Урбино или Флоренции. Ставки были совершенно иными. Предложением выполнить самые важные заказы для нового Папы ему была оказана высочайшая честь. Микеланджело, бывший некогда самым серьезным его соперником, бежал во Флоренцию, даже не закончив надгробия Юлия II. Именно Рафаэлю достались заказы на картоны к шпалерам для недавно расписанной Микеланджело Сикстинской капеллы. К тому же он пообещал Папе уделить пристальное внимание темной и драматичной сцене «Месса в Больсене», которая должна была украшать пространство над арочным оконным проемом. Предполагалось, что она станет частью убранства второй великой Станцы Элиодора.