Рубин Рафаэля - Диана Хэгер

Пока ноги в дорогих кожаных туфлях несли его по мозаичному полу, Рафаэль попытался избавиться от образа незнакомки. Требовалось согнать с лица восторженное возбуждение, которое владело им сейчас, и выглядеть смиренником. Не далее как два дня назад сам понтифик напоминал ему о коварстве и греховности женской натуры и той опасности, которую женщины представляют для талантливого, самим Богом одаренного человека.

– Рафаэль, сын мой, ты расточаешь свои силы на похоть, – жестко укорял Папа, целя в него пухлым пальцем, украшенным золотым перстнем. – Тебе следует принять сан и обет безбрачия, если только ты не женишься на племяннице Биббиены!

Рафаэль подумал о Папе и грехе чревоугодия, которому был подвержен Его Святейшество, и с трудом сдержал улыбку. Ни самому понтифику, ни его кардиналам не было никакого дела до Рафаэля как человека. Они все пеклись лишь о своих замыслах, призванных увековечить их величие. Ради воплощения этих честолюбивых затей они были готовы решительно на все.

Рафаэль настолько глубоко ушел в свои мысли, что, вступив в последний коридор, с запозданием заметил у входа в залу, где ему была назначена встреча, двух стражников с холодными, почти каменными лицами в вычурных, красных с золотым, полосатых камзолах и стальных шлемах с красным плюмажем. Сегодня их алебарды, вместо того чтобы попирать древком пол, как обычно, ибо Рафаэль пользовался правом свободного перемещения по тому крылу папского дворца, росписью которого занимался, были взяты наперевес.

– В чем дело? Меня ожидают, – изрек он с негодованием. Его голос эхом отразился от изукрашенных стен.

– Вы опоздали. В ваше отсутствие Его Святейшество согласился принять другого человека, – ответил страж, которого Рафаэль видел не первый раз. Тон этого замечания намекал на грядущие перемены, которые могли прийтись Рафаэлю не по вкусу. Он принял это за предупреждение. – Теперь вам придется подождать.

– Кто у него, Бернардо?

Стражник чуть наклонился вперед, перья на его шлеме качнулись.

– Синьор Буонарроти.

– Микеланджело вернулся в Рим? А я думал, что он во Флоренции вот уже несколько месяцев, с тех пор как новый Папа лишил его заказов!

– Судя по всему, он вернулся.

Во время правления предыдущего Папы два великих художника, люди противоположных темпераментов, очень быстро превратились в соперников. Втайне Рафаэль, который был почти на двадцать восемь лет моложе, сожалел о том, что события приняли такой оборот. Буонарроти был настоящим гением. Впервые увидев изваянную в камне «Пиету», Рафаэль расплакался, как и все остальные. Ему казалось, что земля еще не видела такого искусного творения рук человеческих. Они даже работали почти бок о бок, разделенные только коридором: Рафаэль расписывал папские станцы, а Микеланджело – потолок Сикстинской капеллы. Однако вскоре доброжелатели, которым не терпелось разжечь вражду между двумя великим художниками, стали распускать слухи о том, что Рафаэль копирует стиль и краски Микеланджело, и отношения между мастерами были безвозвратно испорчены.

Микеланджело, замкнутый и горячий, порицал не только увлечение Рафаэля женщинами, но и легкость, с которой молодой соперник обретал покровительство богатых и могущественных особ. Когда год назад к власти пришел Лев X, Папа из семейства Медичи, Рафаэлю первому стали предлагать самые лучшие и выгодные заказы. Микеланджело, который был связан тесной дружбой с предыдущим понтификом, не доставалось ничего достойного внимания. Восемь месяцев назад он покинул Рим. Теперь же, когда Рафаэль, заваленный заказами, не справлялся со всеми ими и срывал сроки, пришло время вернуться.

Рафаэль ждал, сидя в одиночестве на холодной каменной скамье, за порогом станцы, убранство которой задумал сам и которую все еще расписывали его ученики. Он устремил взгляд в дальний конец сводчатого коридора, стены которого украшали фрески с изящно выписанными библейскими сценами. Когда высокая дубовая дверь наконец открылась, Рафаэль почувствовал, что краснеет. Микеланджело, в белых облегающих штанах, черном бархатном камзоле, накидке и мягкой шапочке, сначала прошел мимо него, потом остановился.

Рафаэль заметил, как постарел великий Буонарроти. Теперь в волосах Микеланджело проглядывала седина, яркие карие глаза потухли и глубоко ввалились, лицо осунулось. Маленький искривленный нос, который несколько лет назад был сломан, лишь подчеркивал неприглядность облика. Рафаэль встал, и соперники обменялись холодными приветствиями. Какими бы ни были сейчас отношения этих двух людей, их многое связывало.

– Мне следовало догадаться, что я встречу вас здесь, синьор Санти.

– То же самое я должен сказать и о вас, синьор Буонарроти.

Микеланджело осторожно усмехнулся в ответ на эти слова. Его уставшие глаза смотрели внимательно и настороженно.

– Ты всегда был самым шустрым, да, Рафаэлло мио? Жизнь и работа для тебя сплошная игра.

– Жизнь, пожалуй, но ты, как никто другой, должен знать, сколь серьезно я отношусь к своим заказам.

– Этим мы так отличаемся друг от друга, Рафаэль. Мною движет любовь к работе, а тобой – любовь к заказам.

– Нет, не только этим, – сердито парировал Рафаэль. – Я, например, никогда бы не покинул Рим только лишь из-за смены власти. Этот поступок явно подсказан не любовью к работе!

Микеланджело опустил глаза.

– Ну что ж, Рафаэль, я лишь могу сказать, что мы с тобой совершенно разные люди. Это очевидно.

Глядя на стоящего перед ним постаревшего художника, чуть ссутулившегося, с длинными руками, которые стали еще более жилистыми и рельефными из-за проступивших вен, Рафаэль почувствовал неожиданный прилив жалости. Этот человек обладал великим даром от Бога, какой достался и ему самому. И немного найдется таких, кто говорит на одном языке с ними, разделяет их страсть и разочарования творчества. Как же случилось, что они стали непримиримыми соперниками?

– Ты останешься в Риме? – услышал Рафаэль собственный вопрос.

– Я прибыл в этот город исключительно ради того, чтобы лично просить Его Святейшество о выделении денег для надгробного памятника Папы Юлия.

– Ты все еще не отказался от своих намерений? – удивился Рафаэль. Какими бы тесными ни были отношения Микеланджело с почившим понтификом, донимать черствого преемника покойного предложениями обессмертить имя Юлия II, по меньшей мере, неразумно.

– Нет, и эта миссия останется главной целью моей жизни, – убежденно заявил Микеланджело. – Пока я не воздвигну памятник Папе, подобного которому нет и никогда не было.

Рафаэль пожал плечами в тиши огромной пустой залы, где их окружали только неподвижные фигуры стражников. Он не поверил. Вернее, не совсем поверил. Уже давно ходили слухи, что терпение понтифика иссякло и он затеял поиски молодых талантливых художников для выполнения собственного великого замысла, чтобы оставить в веках заметный след, свое наследие.

– Тогда желаю тебе удачи, – произнес Рафаэль и низко опустил голову.