Родник холодный - Борис Панкратов-Седой

по углам. В коробочке поверх бумаг — заначек в виде ромба. В верхнем углу значка — маленькая звездочка. На синем фоне — танк золотистого цвета. Под танком на красном фоне четыре буквы ЧВТКУ. Ниже — бархатная тряпица, в ней — орден «Красной Звезды» и удостоверение к награде.

Бекас прочитал: «Солоницын Евгений Викторович. В соответствии с указом Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР награжден орденом Красной Звезды».

Еще было черно-белое фото, на котором Бекас не сразу узнал молодого Сеню. Сеня сидел на скамейке где-то на улице, улыбался. На коленях у Сени — девочка лет десяти с косичками. Девочка ела мороженное. На обороте фотографии надпись: «Сокольники 1983 г.».

Внизу были ещё какие-то сложенные бумаги, которые Бекас решил не смотреть. Не сейчас. После. Бекас закрыл коробочку, переложил её в свой рюкзак.

«Евгений Викторович. Странно. Почему — Сеня?» — подумал он.

Сходил на тропу. Осмотрел трупы и вещмешки — там мусор, воды нет. Реально конченные. Собрал трофейное оружие. Вернулся.

Разобрал трофеи, сложил в рюкзак Сени. Попробовал на вес — так и вышло — почти двадцать кило. Кинул пленному снятые с трупа берцы.

— Переобувайся!

Малой стал снимать свои никуда не годные ботинки, недоверчиво поглядывая снизу вверх.

— Слушай внимательно! — сказал Бекас, как можно чётче — Скажу только один раз. Я скажу идти — ты идёшь. Я скажу стоять — ты стоишь. Идёшь — не оборачиваешься. Дёрнешься — ты труп. Всё понял?

— Понял. — утвердительно кивнул головой Малой.

Бекас впервые услышал его голос. Ничего особенного, голос как голос, но Бекас поймал себя на мысли, что только сейчас, когда он услышал его, этот Малой стал для него реальным, каким никаким, но человеком. А до этого был целью, мишенью, силуэтом, профилем, в который надо не промахнуться.

Нагрудную стяжку рюкзака, идущую от лямок, Бекас распустил на всю длину и завязал на пленном узлом, что бы у того не было шансов — дождаться сумерек или другого удобного момента, раскрыть замок, скинуть рюкзак, по-быстрому нырнуть в чащу леса — ищи-свищи его. С рюкзаком на плечах под двадцать килограмм такой трюк не удастся.

Бекас проверил — насколько туго лямки нагрудного замка затянуты на груди Малого.

— Даже не думай! — сказал Бекас и похлопал ладонью по завязанному намертво узлу, — Вперед, шагом марш!

Выдвинулись к броду.

Первый десяток шагов Бекас внимательно смотрел — не крякнет ли хилый Малой под весом рюкзака, но ничего идет себе. Молодец, пусть идет и пусть старается. Ему сейчас нужно очень стараться и он знает об этом.

Тропа пошла под уклон — скоро река.

Бекас так и сяк прокручивал в голове случившиеся и то, что обнаружил в рюкзаке Сени:

«Странно так думать, конечно, но выходит как бы, что это даже хорошо, что Сеня погиб в рейде, когда они оказались пустые и ртути не нашли вовсе. Нашли бы ртуть, как говорил Сеня — «целое озеро», стали бы носить, говорил, «батистовые портянки и какой-то там крем есть». Смешно говорил — «батистовые портянки». Что за портянки такие? Что за крем такой? Придумал же он такое! Были бы не пустые, а с ртутью — совсем адское западло случилось бы — так-то вот дропнуться.

Оказалось — офицер был. Орден. Почему был? Наверно — Афганистан. Сколько таких по Восьмой Зоне лежит? И бывших и пришлых и местных. Да и по другим зонам не меньше.

«Хорошо, что рейд был пустой — думал Бекас, — «Плохо, что теперь за глаза будут судачить злые языки — Бекас не счастливый, уже не прушный, не прёт больше Бекасу. Скажут — пустой из рейда вернулся и минус один. Ну, пусть говорят. И что из того? В рейд не наймут? Не прёт Бекасу, скажут? А я с тринадцати лет в Зоне и до сих пор не дропнуся. Кто из них больше моего ходил? Я до десяти рейдов в год ходил. Не наймут в рейд? Пусть ищут кого получше. Пусть ищут и пусть говорят — пустое это всё».

В этот раз рейд был пустой, потому, что на месте, где в прошлом году нашли прилично ртути — граммов триста, в этом году уже был голяк. Про места ртути искатели скрывали, но это ничего не решало. Во-первых, то о чем знают двое — то знает и свинья. Во-вторых, было обычным делом — нашли где-то ртуть — и нет ее там больше — не пришла. Бывало, что и приходила на старое место два года подряд, бывало и три. Пойди пойми её почему, да в чем логика. Ртуть появлялась там, где хотела сама. Появлялась светящаяся еле-еле заметным белым свечением, мелкими серебряными каплями, не крупнее горошины и в дремучих чащах на стволах; и на опушках, в листве; на прогалинах, на траве; вдоль ручьев и на курумниках; у тихой реки и на дурнине; везде, где хотела. Ртуть манила, ртуть обманывала — а ну-ка поймай меня!

Ртуть искатели собирали по капельке, ртуть искатели продавали по граммам. Продавали её и друг другу, продавали её и барыгам, и местным барыгам, и пришлым бырыгам, и барыгам залетным. Случалось — брали барыг на гоп-стоп или валили барыг по-беспределу дурным делом наглухо и по новой продавали ртуть и друг другу и новым барыгам. Беспредельщики могли каруселить такой вариант, пока не упирались в реальную крышу, какого-то из барыг. Тогда всё решалось жёстко. Что было опасней — в рейд в Зону идти или ртутью барыжить — это ещё вопрос.

В бывшем совхозе «Путь вперед» — на базе, откуда Бекас ходил в рейды — беспредела старались допускать мало. В других местах — туши свет!

Бекас всегда скидывал ртуть Одноглазому Чили и только. Скидывал ртуть и трофеи, если имелись такие. Чили в совхозе держал репутацию и держал справедливые цены на всё. Бекас скидывал, забывал. Ни в какие дела Бекас не путался, как будто бы и не было для него ртути вне зоны вовсе.

Через барыгу Чили Бекас и узнал Сеню. Пришлый искал надежного напарника. Говорил знает место. С пришлыми работать стрёмно, но не то чтобы было у Бекаса такое жёсткое правило — не работать пришлыми, а других вариантов у Бекаса в тот момент не было до осени — вот и согласился. Ударили по рукам, все как обычно — два косаря вперед деньгами, а если будет ртуть — десятую часть — можно ртутью, можно деньгами — деньгами лучше. Пошли в рейд. Бекасу говорят куда. Бекас говорил