Родник холодный - Борис Панкратов-Седой

заходит! — услышал Бекас дребезжащий фальцет Чили, и ещё громче и ещё выше тоном из-за двери донеслось, — Бекасик, родной, заходи! От тебя секретов нет.

Дверь лязгнула замками, затворами. Из дверного проёма показалась голова Лёвки Шлеп-Ноги в красной бейсболке с надписью «BostonRedSoх».

— Заходи, Бекас! — сказал Лёвка и так же быстро, как высунулся, исчез.

Лёша продолжил читать газету:

— Но даже у самых знаменитых людей жизнь идет своим чередом.

Бекас вошел.

Чили разместил все свои сто двадцать килограмм обрюзгшего тела за бывшим столом председателя правления совхоза. Чёрная повязка поперек лица скрывала левую глазницу, в которой не было глаза. Глаз Чили остался в Зоне.

Лёвка Шлеп-Нога стоял рядом со столом, следил то за Чили, то за гостьей, сидевшей напротив и наискось от стола на широком подоконнике, свесив одну ногу вниз — та самая спортсменка мотоциклистка в коже, которую Бекас видел возле колодца.

— Я может позже зайду? — спросил Бекас.

— Заходи, заходи, чувствуй себя, как дома. Слушай, Бекас — ты ж богатый у нас. Купи дизель генератор! Со склада, в масле, муха не сидела, а если сидела, то разве, что в тапочках.

— С каких это пор я богатый?! Ваши слова — да Богу в уши.

— Ну, деньги то есть!

— Да на кой генератор мне в конуре три на восемь?

— Как же, как же! А комфорт?! Гляди!

Чили потянулся к стоящему на столе вентилятору.

— Чик! — сказал Чили, нажал на кнопку и вентилятор завертелся. — Опа! Европа! Как в лучших домах Сан-Франциско!

Лёвка Шлеп-Нога расплылся в улыбке.

— А соседям твоим — передовикам-животноводам не надо?

— Так у них есть.

— Ах, да — у них есть. У них есть.

И Чили сразу, без паузы, обратился к мотоциклистке:

— Не-е, гранат Ф-1 нам не надо. Зачем нам гранаты? Тут у нас Рейхстаг никто брать не собирается. А патронов: пять сорок пять и семь шестьдесят два возьму. По сто двадцать рублей за цинк возьму. Да, Бекас, познакомься! Это Мария. Маша привезла нам разных вкусняшек. Не иначе, подломили где-то арсенал у «красных». Но молчит Маша, не колется. Шучу, Маша, я без лишних вопросов, я без лишних вопросов.

Развел руками, показав свои пухлые ладошки.

— Зрас-с-сьте! — кивнула Маша-Мария Бекасу.

— Зрас-с-сьте! — кивнул Бекас, осматриваясь — где бы ему присесть.

Садиться на стул напротив Чили — выглядело бы как-то глупо. Бекас сел тоже на подоконник, в метре от неё.

— Сто сорок за цинк. Два цинка пять сорок пять и шесть цинков семь шестьдесят два. — сказала Мария.

— Без смещенного центра тяжести? — спросил Чили

— Без.

Чили побарабанил пальцами по столу. Лёвка сделал серьезное лицо.

— Последнее слово? — спросил Чили, глядя Марии в глаза.

Мария спустилась медленно с подоконника, взяла мотошлем лежавший рядом.

Чили смотрел на нее и продолжал барабанить пальцами, когда она сделала шаг к двери, он быстро сказал:

— Сто тридцать за цинк и забираю всё. Деньги прямо сейчас. По рукам?

Чили протянул ладошку через стол.

— Годится! — сказала Мария и хлопнула Чили по руке.

— Лёвка, иди помоги даме поднять вкусняшки!

— Не скажете — кто «эфки» взять может? — спросила Мария, обращаясь, как-бы ко всем.

— Это уж вы сами, это уж вы сами. — покачал головой Чили.

Мария посмотрела на Бекаса, на Лёвку — оба молчали.

— Ну, сами, так сами. Не в первый раз, — сказала она и направилась к двери.

Бекас кинул ей, вдогонку.

— Бабушку Валю спроси! Пятый дом отсюда, направо.

Чили сделал недовольную гримасу на то, что Бекас путается в его дела и сказал:

— Ага. Эти могут. Ага.

Мария обернулась в дверях.

— Спасибо, еще раз!

— Не за что, — ответил Бекас.

Мария вышла. Левка задержался и кивнув в сторону двери, в которую только что вышла Мария, обратился к Бекасу:

— Видал? Хороша Маша — да не наша.

— Иди, иди уже! — Чили натянул красную бейсболку Лёвке на нос, — Казанова ты наш, из совхоза.

Лёвка поправил бейсболку, опять улыбаясь на такую удачную шутку барыги и сказал, кивая в дверной проем:

— У нее в коляске под завязку — полный фарш.

Чили закатил глаза к потолку, что-то калькулируя.

— Дня за два, за три, все сольет — БК нужен. У Тихого сейчас пусто.

Лёвка вышел.

— Ты с чем пришел, Бекас?

— Да я про то же. Вот!

Бекас выложил на середину стола «Макарова», две пачки патронов к нему и запасную обойму.

Чили скосил голову набок, как делают собаки, глядя на что-то и стал похож на стодвадцатикилограммого одноглазого бульдога.

— В норме? Рабочий?

— В норме! — уверенно ответил Бекас, хотя понятия не имел в норме ли, рабочий ли.

— Двести рублей.

— Лады — сказал Бекас.

Чили потянулся руками вверх и сладко зевая почти пропел:

— Ой, что-то день сегодня такой хороший! Замечательный выдался денёк!

Чили взял в руки «Макарова», повертел его, направил в сторону, как бы стреляя.

— Пиф-паф! Пиф-паф! — пошутил он.

* * *

На следующий день с самого утра люди бегали от дома к дому и разносили дурную новость, верить в которую начинали не все и не сразу. Узнававшие новость впервые охали и ахали и бежали с ней к другому дому. От дома к соседу, от соседа к случайному встречному. Спрашивали: «Слышал?». «Слышал!» — отвечали им.

Случилось такое — матерого барыгу Одноглазого Чили, державшего сильную мазу на совхозе, нашли в бронированной комнате в доме культуры. Чили был мертв.

— Утром нашли.

— Зарезали?

— Застрелили!

— Навылет в сердце. Через окно.

— Не в сердце. Пол головы отстрелили. Я сам видел.

— Что ты видел?! Видел он! В сердце навылет. Через окно.

— Ну, сейчас будет базар-вокзал и кипишь до небес.

— Это факт.

— Сейчас крыша приедет его на разборки с Потаповки.

— В Потаповке не его крыша!

— Я говорю тебе, что с Потаповки его крыша.

— С Потаповки не его крыша, а другого барыги. Этого… как его… который армянин, или бог его ведает кто он. Чернявый который — это его крыша с Потаповки. У Чили крыша была с Оскола. Как его бишь… легион… легион… Чего-то там… легион его. У них база в Осколе.

— Да ну…

— Вот тебе и ну.

— Ай, ничего ты не знаешь!

— Ты много знаешь!

— Пошли к дому культуры — может кто что толком скажет.

— А что мне кипишь? Мне то что?

— Да и мне ничего, но я б свалил пока на время.

— Куда?

— В том-то и дело — куда.

— А что это..?

— Что?

— Ртуть то взяли у него?

— Не знаю я.

— Это ж сколько взять то могли у него?

— У Чили-то? У Чили