Снайперские дуэли - Евгений Николаев

Мимо проходил полковой санинструктор. Я решил окликнуть его.

— Земляк, посмотри-ка, пожалуйста, что это у меня с рукой? Только не очень-то ее ворочай — больно малость.

— Э-э… Да ты, брат, ранен! Во — дырища в ватнике! Где это тебя так шарахнуло? И сколько времени прошло с тех пор? — обеспокоенно спросил санинструктор.

— Да вот, минут двадцать, как вернулись из разведки.

— Что ж ты молчал до сих пор! — произнес он, раскрывая свою санитарную сумку. — Сейчас перевяжем, наложим жгут, кровь остановим.

Он старательно сделал перевязку, а потом, прямо поверх ватника, наложил жгут — узким резиновым шлангом стянул руку у левого плеча.

— И сейчас же отправляйся на полковой медпункт: необходимо сделать противостолбнячный укол, — складывая свою сумку, приказал он.

Кровь, до этого непрерывно стекавшая мне в ладонь, действительно перестала течь, но рука все еще продолжала болеть.

— Ну и на том спасибо, дорогой! Жаль, что ты вот ему уже ничем не поможешь, — кивнул я в сторону убитого, завернутого в палатку.

— Да… В таких случаях медицина, как говорят, бессильна, — пробормотал он. — Так хоть ты поторопись, если не хочешь, чтобы и тебя так же завернули…

Мне было горько сознавать, что в смерти нашего товарища в какой-то степени виноват был я сам…

Группу вел я. Выполнить задание — установить, где находится сейчас противник и кто наш сосед слева, справа, — удалось почти без труда. Противник находился рядом, перед нами. Он уже захватил Урицк и был остановлен перед Пулковскими высотами. Соседом слева оказался батальон 6-го полка нашей же дивизии. Справа — Финский залив.

Успешно выполнив задание, по дороге чуть не перестрелялись, как оказалось, с такими же разведчиками-пограничниками на конях. С хорошим настроением возвращались мы в полк. Шли к Ленинграду уже по своей территории, по широкому, бетонированному, пустынному теперь шоссе, которое наверняка просматривалось противником. Точнее — по неопытности и от излишнего усердия — по шоссе шел только я сам. Как старший группы. Бойцам же приказал идти по глубокому кювету справа от дороги, хорошо скрывавшему разведчиков. Идти рассредоточенно, в восьми-десяти метрах друг за другом. Только голова да плечи самого высокого в группе — замыкавшего колонну — бойца Котельникова возвышались над дорогой.

Шел я по шоссе потому, что мне казалось — так удобнее: всех и все видно. А для противника моя одинокая фигура вряд ли могла представлять какой-то интерес. Однако я, кажется, все-таки привлек внимание фашистов: в нашу сторону вдруг полетели мины и снаряды. С большим недолетом они стали рваться на голом поле, все приближаясь к дороге. Я немедленно приказал всем двигаться бегом, побежал и сам, продолжая следить за разрывами снарядов. Через минуту рядом со мной будто крякнул кто-то и вроде доской — плашмя! — сильно ударил по левой руке. Ойкнув от боли, я тут только сообразил, что к чему, и, прижав правой рукой ушибленное место, скатился в кювет. Пробежав по инерции метров двести, остановился. Взрывы к этому времени прекратились. Я пересчитал глазами бойцов: со мной вместе их было десять.

— Где одиннадцатый? — спросил я, оглядев разведчиков. — Где Котельников?

— Он шел замыкающим, — ответил кто-то.

— Что замыкающим, знаю, сам ставил в хвост колонны, чтобы видел всех вас. А где он теперь, куда делся? Не провалился же сквозь землю!

Я посмотрел на пустынное, без единого кустика, поле с той и другой стороны шоссе и никого не увидел.

— Плохо наше дело, придется всем вернуться, будем искать Котельникова.

Нашли мы его, уже мертвого, в том же кювете, пройдя метров триста назад…

И вот мы дома. Рука все еще ныла, но в санчасть я не торопился — сидел и думал…

Шел третий месяц войны. Несколько дней тому назад мы были в Ленинграде. Несколько сот чекистов — остатки 154-го стрелкового полка войск НКВД. До вероломного нападения на нашу страну фашистов полк — его штаб, тылы и часть подразделений — стоял в небольшом пограничном карельском городке.

Настоящие бои для нас начались 26 июня 1941 года, когда Финляндия объявила войну Советскому Союзу. А до этого, с 22 июня, происходили эпизодические, мелкие стычки с противником.

В ожесточенных, кровопролитных сражениях нам пришлось отходить через Выборг к Ленинграду. Нелегким был для всех нас этот путь. Многих бойцов и командиров потеряли мы тогда убитыми и ранеными.

И вот несколько дней назад оставшийся личный состав нашего полка влился как пополнение в 14-й Краснознаменный стрелковый полк 21-й стрелковой дивизии войск НКВД. Командовал полком подполковник Родионов. На ближних, юго-западных подступах к Ленинграду воевала 42-я армия. В ее состав входила и наша дивизия, состоявшая, кроме нашего, 14-го, из 6-го и 8-го стрелковых полков. Командовал дивизией полковник Михаил Данилович Панченко.

Дивизия получила задачу оборонять Ленинград с юга от Финского залива до Невы и далее на восток до Запевок, не допустить врага в город.

14-й Краснознаменный, только что занявший отведенный ему командиром дивизии участок обороны, яростно вгрызаясь в землю, спешно окапывался. Это был последний перед Ленинградом рубеж. Он проходил непосредственно под городом Урицком, стоявшим всего лишь в нескольких километрах от Кировского района Ленинграда. Из наших стрелковых траншей днем хорошо были видны трубы Кировского завода. А по вечерам огни ракет, не угасавшие над передним краем, отражались в окнах домов Автова. Вторые эшелоны полка и дивизии были расположены уже в самом Ленинграде.

Защитники Ленинграда жили одной мыслью: грудью своей прикрыть родной город, не дать противнику ворваться в него. Выстоять, только выстоять!

Все это пронеслось в моей голове, пока я прислушивался ко все не утихавшей боли в раненой руке.

Чуть в стороне от нас, разведчиков, на бруствере, свесив ноги в окоп, сидел молодой лейтенант комсомолец Василий Буторин, недавно прибывший в полк. Он тут же был назначен командиром пятой роты. Начищенные до блеска сапоги лейтенанта сияли в лучах заходившего солнца. Среднего роста, широкоплечий, симпатичный блондин с голубыми глазами, он был похож на циркового гимнаста. Форма на нем была идеально выстирана и выглажена, гимнастерка туго перетянута широким командирским ремнем — и пальца не просунешь! И в то же время весь его облик, поведение говорили, что перед вами бывалый, кадровый командир. И мы это сразу почувствовали. Тем более что на груди лейтенанта алел, переливаясь золотом, уже основательно потертый орден Красного Знамени. Прикрепленный к поясу длинными ремешками, как у моряков, у ротного висел пистолет ТТ в черной кобуре. На вид командиру было лет двадцать пять. Сейчас, глядя на поредевшие ряды деревьев в Шереметевском парке и прислушиваясь к шуму машин за ним, командир о чем-то сосредоточенно думал. Может, он думал о своем родном Барнауле, где родился и вырос, о своих родных, о жене Варваре Васильевне, оставшейся в Калининской области. А может, и скорее всего, думал о том, что личный состав роты должен выполнить приказ командира полка: к утру закончить оборудование ходов сообщения, землянок и стрелковых ячеек в траншеях. Все они, его бойцы и командиры, работающие сейчас «до седьмого пота», уже тянут волоком от парка бронеколпаки и стальные щитки, только что привезенные рабочими Кировского завода. Часть бойцов, впрягшись по-бурлацки, уже подтаскивала очищенные от сучьев и веток и распиленные до нужного размера бревна для покрытия землянок. Бойцы тащили бревна и от разбитых домов из поселка Дачное.