Черновик беса - Иван Любенко

— Не думаю, что из-за этого он помчался бы в Петербург. Он давно мечтал уехать к морю и закончить редактуру «Истории танца». А что касается газеты, то, как говорится, свято место пусто не бывает. Наверняка, там целая очередь кандидатов на освободившееся место. Да и редактор Кривошапка не даст упасть тиражам, побоится гнева хозяина. — Ардашев щёлкнул крышкой золотого Мозера и сказал: — Нам пора, дорогая. Через час пароход отчалит от пристани, а наши чемоданы ещё в отеле.

Кроме неожиданной печальной новости настроение портил и неприятный суховей, грозивший перерасти в «бора» — ураганный «норд-ост», срывающий крыши, ломающий телеграфные столбы, как спички, и с лёгкостью Гулливера переворачивающий железнодорожные вагоны. Клим Пантелеевич слышал про это стихийное бедствие, но жену пугать им не стал, надеясь, что на этот раз судьба будет к ним благосклонна, и плавание пройдёт спокойно.

Свободный фаэтон нашёлся сразу, стоило только выйти на улицу. Ветер становился всё сильней, и полог коляски опустили. Извозчик, довольный, что не придётся возвращаться в порт пустым, цокал языком, подгоняя лошадок, и подёргивал вожжами.

Не пошло и получаса, как Вероника Альбертовна и Клим Пантелеевич уже подъезжали к порту.

Ярко-синяя бухта сияла на солнце большим голубым блюдом. Благодаря восточному и западному молу ветер почти не волновал море. Было жарко. Пахло просмоленным канатом, свежей масляной краской и паром. Где-то впереди, на рейде, стоял военный корабль.

На крайней пристани РОПиТа[2] царила обычная суета. У парохода «Батум» толпился народ: дамы в элегантных шляпках, несколько пехотных офицеров в белоснежных кителях, какие-то инженеры, монахи в скуфьях с посохами и крестьяне. Погрузочная паровая лебёдка вытягивала длинную шею и склонялась, точно огромный журавль, то над трюмом, то над пристанью. Было слышно, как цепь, гремя кольцами, гусеницей ползла по барабану. Рабочие вешали сетки с багажом на крюк лебёдки, который проходил над их головами, поворачивался и зависал над палубой.

— Майна помалу! — кричал кто-то из чрева трюма.

Груз опускался, отцеплялся и укладывался в нужное место.

— Вира! — раздавалось оттуда, цепь теперь ползла вверх и кран поднимался.

Рядом с Ардашевыми суетился носильщик, и вскоре оба жёлтых глобтроттера, уложенные в сетки, поплыли в воздухе.

Не прошло и двадцати минут, как приём багажа закончился. Трюм закрыли и пассажиров пустили на борт.

Вдруг откуда ни возьмись, на причал принеслась запоздалая пролётка. Из неё почти на ходу выпрыгнул морской офицер и побежал по трапу. За ним с чемоданом, едва поспевая, торопился кучер. Поднявшись по трапу, офицер сунул извозчику деньги, и тот вернулся на берег.

Ударил судовой колокол, и трап с визгом вкатился на палубу.

«Батум» издал гудок и медленно отвалил от пристани. Заворачивая широким полукругом, он покинул бухту. Оба гребных винта вспенивали синюю воду, оставляя за собой белый пузырчатый след. Выйдя в открытое море, пароход пошёл вдоль побережья. Морем до Сочи 120 морских миль или 208 вёрст. За восемь часов можно было бы спокойно преодолеть весь этот путь, если бы не три остановки: в Геленджике, Джубге и Туапсе. И только потом — Сочи. Ардашевы так и остались стоять у вант, любуясь уходящим от них городом.

Товаро-пассажирский двухпалубный пароход «Батум», несмотря на средние размеры имел грузоподъёмность в девятьсот шестьдесят тонн. Две вертикальные паровые машины тройного расширения в тысяча сто лошадиных сил позволяли развивать скорость до десяти с половиной узлов. Построенный в Англии в 1896 году, он брал на борт сорок два пассажира в каютах 1-го и 2-го классов и триста человек в помещениях 3-го класса. Экипаж состоял из тридцати четырёх моряков. РОПиТ арендовало его у Русского общества Азовского пароходства одиннадцать лет подряд и только в прошлом году выкупило в собственность. За рубеж «Батум» не ходил и эксплуатировался только на Крымско-Кавказской линии.

Устав от долгого созерцания прибрежных красот, супруги спустились в каюту. Если не принимать во внимание отсутствие прямых углов, она напоминала собой вполне сносный номер гостиницы. Ужин в ресторане был назначен на семь часов, и ещё оставалось время для короткого отдыха. Но заснуть Клим Пантелеевич так и не смог. Он вновь и вновь перечитывал статью из «Нового времени» и никак не мог понять, что в ней его смущает. Мысли никак не укладывались в привычную стройную цепочку. Они путались, мешали друг другу и напоминали собой рассыпанные по земле бусы, которые, на первый взгляд, совсем невозможно было отыскать и нанизать на нитку.

Вероника Альбертовна тем временем была поглощена чтением женского романа. Теперь её героине, вероятно, везло, и жена, сладко улыбаясь, жадно перелистывала страницы.

Совсем незаметно подошло время ужина. Покинув каюту, Ардашевы поднялись в ресторан.

Пассажиры первого и второго класса обслуживались за одними и теми же столиками, но второй класс платил по счёту, а ужин первого входил в стоимость билета. Меню не было столь разнообразным, как в обычном ресторане, но всё же Вероника Альбертовна заказала совсем недурные блюда: суп из курицы с фаршированными сморчками, Новороссийское жаркое из баранины и парфе из земляники. Клим Пантелеевич горячее брать не стал и обошёлся разварной говядиной с хреном, солёными груздями, варёным картофелем и небольшим графинчиком «Смирновской»; на десерт велел подать кофе по-турецки.

Примерно через час разомлевшая от сытного ужина публика потянулась наверх.

Отлогие берега, постепенно сменились крутыми скалами. Вдали показались заросшие лесом горы. Подул ветер, и началась небольшая качка. Луна уже стояла в небе и едва выглядывала из-за туч. Незаметно опустились сумерки, и безбрежное море утонуло в густой темноте. На палубе зажглись огни, и теперь казалось, что пароход ожил — у него появились черты лица. Но двигатель стучал испуганно, точно сердце приговорённого перед казнью, и будто боясь завести пассажиров на самый край тихой бездны — туда, где встречаются два мира: земной и небесный.

Вскоре разговоры на палубе стихли, и все разбрелись по каютам.

Среди ночи Ардашев проснулся. Разбудил скрежет корабельной лебёдки. Машины застопорились и бросили якорь. Выглянув в иллюминатор, он увидел, как к пароходу пришвартовывались турецкие фелюги с керосиновыми фонарями на носу и корме. Пассажиры спускались в них по верёвочным лестницам. Вдали огнями горело какое-то селение. «Геленджик — первая остановка» — рассудил присяжный поверенный и опять провалился в мягкий, как пух, сон. Вероника Альбертовна всю ночь сладко спала и ничего не слышала.

Ни Джубгу, ни Туапсе адвокат не видел и открыл глаза лишь в тот момент, когда в каюту постучал стюард и предупредил о скором прибытии в Сочи.

Минут через тридцать супруги, как и большинство пассажиров первого и второго классов, уже стояли на палубе рядом со своим багажом. Публика заметно волновалась за чемоданы, которые следовало опустить в фелюгу и без помощи носильщиков принять и не уронить в воду.