Список - Крис (сценарист) Картер

У Сэма были больные глаза.

Он вел своих гостей сейчас по бесконечным коридорам, кивал дежурным охранникам, предупредительно открывал перед агентами то решетчатые, то глухие цельнометаллические двери, закрывал их за ними — и совсем не походил на человека, который что-то собирается скрывать. Он походил на человека, у которого беда.

И еще Скалли казалось, будто он похож на человека, который жестоко напуган.

— Причину смерти определили? — спрашивал тем временем Молдер.

— Да, — сдержанно отвечал Бакли, но от глаз Скалли не укрылось, как болезненно дрогнуло его лицо при слове «смерть». «Что-то он такое знает об этой смерти, чего не хочет нам говорить, — подумала она. — Или хотя бы подозревает.»

«А может, — вдруг подумала она, — Бакли просто дружил с убитым?

А может, наоборот? Может, он опасается, что следствие выявит какие-то счеты или трения между ним и убитым, и на него падет подозрение? В конце концов, начальнику тюрьмы куда проще проникнуть в пустую, но запертую снаружи камеру и оставить там труп, а потом снова запереть решетку…»

— Удушение, — бесстрастно рассказывал Бакли Молдеру. — Насколько можно судить — удушение. Подушкой, скорее всего.

— Интересно, как ваш служащий мог быть убит в пустой камере?

— Честно говоря, — нехотя ответил Бакли, — я не могу этого понять. Такое не могло произойти. Мы принимаем все меры предосторожности, и у нас, вообще говоря, очень редки происшествия. Вы можете посмотреть документы. Показатели в моей тюрьме выше средних по стране.

«Как он сказал это: «В моей тюрьме», — отметил Молдер. — Чуточку с гордостью, но и чуточку с болью… Он очень переживает то, что случилось. Хоть и делает вид, что железный и снаружи, и внутри. Моя тюрьма. Так монарх мог бы сказать: «Моя страна».

— Но все же происшествия случаются?

— Как без них… Тюрьма — это полицейское государство. Сюда попадают за насилие и попадают насильственно. А дальше так и идет…

— Кто мог иметь зуб на убитого? — спросила Скалли.

Бакли покосился на нее.

— В том-то и дело, что заключенные симпатизировали ему. То есть… знаете, я далек от того, чтобы идеализировать отношения персонала и подопечных, — и те и другие обычные люди. Со всеми человеческими слабостями. И тем и другим тут тяжело. Но именно Кэлверт Хоуп мог бы сказать, что у него со смертниками хорошие, душевные, приятельские отношения. Пожалуй, в открытую о нем не говорил плохо никто.

— Кроме Нича Мэнли? — спросил Молдер как бы невзначай.

— Нич… да, — помедлив, ответил Бакли. — Но ведь он казнен.

— Скажите, — Молдер взял быка за рога, — как вы относитесь к словам Нича о том, что после смерти он вернется и будет мстить?

Бакли поджал губы. Открыл перед агентами очередную дверь, кивнул очередному охраннику.

— Многие хотели бы вернуться, — неопределенно проговорил он, — И, наверное, многим кажется, что они вернулись бы исключительно за тем, чтобы мстить. А мне, знаете, всегда казалось, что если бы человеку дано было возвращаться, он… побывав там… и вообще поразмыслив как следует, нашел бы себе тут массу более подходящих и достойных дел.

— Вы тоже философ? — спросила Скалли.

И снова Бакли кинул на нее косой внимательных! взгляд.

— Я — нет. Это Нич был философом. Он был действительно умным человеком, очень умным. Я ему и в подметки не гожусь. Если бы он был на свободе — ему дали бы Нобелевскую премию как минимум. Но он совершил ошибку. Убил он копа или нет — это уже не так важно.

— То есть как это? — опешила Скалли.

— Когда такой умный человек не находит ничего лучше, чем грабить магазины, — это, наверное, все-таки ошибка. Правда? За эту ошибку он расплатился своей жизнью.

— Но это могла быть и не его ошибка, — вступилась Скалли, — Общество, среда…

Бакли горько усмехнулся.

— Припоминаю старый анекдот, — проговорил он. — Двое крупных ученых, психолог и социолог, возвращаются в отель после конференции на тему «Социализация антисоциальных элементов и проблемы сдерживания преступности». И видят, как здоровенный громила смертным боем бьет маленькую чистенькую старушку. «О! — не сговариваясь, говорят оба и показывают на преступника. — Этот человек нуждается в нашей помощи!»

— Что вы хотите этим сказать? — настороженно спросила Скалли.

— Если такого умного человека, как Нич, одиннадцать лет гноили в тюрьме, а потом поджарили-таки, это тоже чья-то ошибка, и за нее тоже следовало бы кому-то ответить. Беда только, что отвечают за ошибки обычно не те, кто их совершает.

— Вы противник смертной казни?

— Я не люблю казнить.

— А кто любит?

— Видите ли… Тюрьма — такое место, где нет ничего, кроме горечи и озлобления. Ничего. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в год. Люди здесь доведены до крайности. И тем не менее — к Кэлверту заключенные относились неплохо. Это что-то да значит. Только очень умный грабитель Нич…

Молдер встрепенулся.

— Вы считаете, что закоренелый преступник и на том свете остается преступником?

Бакли снова поджал губы и помедлил, прежде чем ответить.

— Я думаю, что на том свете (если он, конечно, есть) множество преступников перестают быть преступниками. Но некоторые особо умные и потому особо гордые, возомнившие себя невесть кем… они могут остаться. Их, наверное, и сам Бог не сумеет убедить раскаяться. Потому что они уверены, будто они сами — Бог.

Молдер медленно покивал, будто именно этого ответа и ожидал.

— То есть, — цепко ухватилась за слова директора Скалли, — вы все-таки пытаетесь намекнуть, будто верите в то, что Нич вернулся с того света?

Бакли не ответил. Открыл перед ними очередную дверь; вежливо посторонился, пропуская даму и ее спутника перед собой.

— Вы можете осмотреть тело убитого, — сказал он.

Здесь запах все-таки был. Неудивительно в такой духоте… Хотя, подумала Скалли, борясь с подкатывающей тошнотой, пожалуй, все-таки… все-таки… как-то чересчур. Она быстро подошла к столу, на котором, укрытый белой простыней, лежал неприятный, дурно пахнущий предмет, сутки назад бывший исполнительным, добросовестным и славным старшим охранником отделения смертников Кэлвертом Хоупом.

— Мы ждем вечером патологоанатома из штата, чтобы он сделал официальное вскрытие, — говорил тем временем Бакли, остановившись на пороге.

— Скажите, — спросил Молдер, вполне доверяя напарнице в деле осмотра трупа и не делая ни малейшей попытки последовать за нею, — у Нича Мэнли были друзья в отделении? Среди заключенных?

Бакли саркастически усмехнулся. Едва заметно, но от Молдера эта усмешка не укрылась. Он даже понял, что она значила. Эти пижоны с воли, значила она, попадают сюда и не понимают, куда попали, и продолжают мыслить категориями нормальной жизни: дружба, друзья… Молдер ощутил себя глупым, восторженным и невоздержанным на язык мальчишкой.

— В