Небо любви - Людмила Маркова

— Стас, успокой их, это невыносимо. Они тут совсем голову потеряли, демонстрируют боксерские приемы. Илье нужен покой, иначе придется накладывать повторный гипс. Скажи ты им! — возмущалась Сонечка.

— Пусть они немного расслабятся. Ведь ты, как врач, должна знать, что стрессы легче всего лечатся радостью. И спасибо тебе за то, что взяла на себя заботу о ребятах. Я бы и рад тебе помочь, но хочу поехать к Елене Васильевне. Ей, как матери и бабушке, сейчас тяжелее всего.

— Благодарить меня не за что. Юлькины дети — это мои дети. А к Елене Васильевне обязательно надо поехать. Твоих родителей мы уже успокоили. Так что все приглашенные в курсе событий.

— Спасибо, Соня. Размеры моей благодарности будут безграничны в пределах разумного, — нарочито почтительно произнес Волжин.

— Вот теперь я вижу, что ты окончательно пришел в себя и в своем репертуаре, — послышался повеселевший Сонечкин голос.

В квартире Елены Васильевны витал запах корвалола. Сергей открыл дверь и вопрошающе посмотрел на Волжина.

— Юлька в порядке, не волнуйся. Как мать?

— Переживает за сестренку, за тебя.

— Проведи меня к ней.

Волжина встретила постаревшая женщина с бледным потерянным лицом. Ее усталые глаза не блестели, как прежде, а были тусклы и безжизненны. Сердце Волжина дрогнуло.

— Елена Васильевна, родная, — тепло обнял он ее и коснулся губами седых волос. — Ваша дочь пришла в себя и уже способна разговаривать и даже смеяться. Успокойтесь, ей больше ничего не грозит, только одну ночь она проведет в реанимации, а уже завтра ее можно будет навестить.

— Слава богу, — облегченно вздохнула Юлькина мама. — Так ты видел Юлю, Станислав? Что говорят врачи? Что же все-таки произошло с ней?

— Я болван, Елена Васильевна, потому что сделал непростительную глупость. Мне даже в голову не пришло спросить об этом у доктора. Я был счастлив от одной только мысли, что Юля жива, и единственной моей целью было прорваться к ней в палату.

— Я думала, что только мой Сергей может быть мальчишкой, — потрепала Волжина по волосам Елена Васильевна и на глазах переменилась: появилась живость в глазах, порозовело лицо, распрямились плечи. — Послушай меня, мой мальчик. Жизнь моя подходит к концу. Да, да, не возражай, так оно и есть. Я не хотела бы говорить на эту тему с детьми, боюсь, что они не станут слушать меня. А ты, Станислав, у меня вместо старшего, самого разумного сына. Я виновата перед дочерью, да и перед тобой тоже. Помнишь, как в одной из известных притч царь Соломон разрешил спор двух женщин, претендующих на новорожденного младенца. Царь тогда предложил разделить ребенка пополам, тем самым выявив истинную мать, согласившуюся, скорее, отдать дитя чужой женщине, чем причинить ему боль и тем более убить его. Много лет назад ты отступился от Юли, хотя мог бы одержать победу в борьбе с Андреем. Он был славным парнем, Царство ему Небесное. И Юля любила его. И все же не так, как тебя. По тебе, Станислав, она всю жизнь сохла. Я помню, как разрывалось ее сердце, когда она усомнилась в том, что нужна тебе. И это происходило в то время, когда она собиралась выходить замуж за Андрея.

Елена Васильевна замолчала, вспоминая те давние года.

— Я тогда не был уверен, что стану для нее лучшей партией, да и ее слова подтвердили мои предположения. Соединить свою судьбу с молодым человеком, который никогда не был женат, гораздо логичней и приятней для юной девушки, чем выйти за человека в прошлом семейного, да к тому же обремененного ребенком.

— Это мне так казалось лучше, но не ей, — перебила его Елена Васильевна. — Это я разрушила ваше счастье, это из-за меня дочь дала обет Всевышнему.

— Какой обет? — с недоумением спросил Волжин.

— Она, наивно полагая, что это поможет, поклялась отказаться от самого дорогого для нее — от тебя, ради того чтобы я выздоровела. Поэтому можно считать, что косвенно я стала причиной вашей разлуки.

— Не надо себя корить, Елена Васильевна, голубушка. Мы снова встретились с Юлей. Она еще молода, да и я полон сил, мы еще внуков вам нарожаем.

— Спасибо, Станислав, за твои добрые слова. Только послушай, о чем я хочу тебя попросить. Понимаешь, за Сережу я спокойна, у него прекрасная жена, которая вовремя заставляет его тормозить. Ты же знаешь, каким твой друг может быть бесшабашным. А вот за Юленьку сердце болит. Она такая впечатлительная, такая эмоциональная, такая ранимая. Она любит тебя, всю жизнь любит. Случись с тобой что-нибудь, она или не переживет, или обезумеет. Пожалуйста, не рискуй собой, Станислав. Сумасшедшая Юлина любовь — твой крест. Принято считать, что мужчинам не следует много говорить о любви к ним, дескать, они зазнаются. На тебя это не распространяется. Ты совсем другой. Ваши отношения проверены временем. Я с радостью вручаю тебе судьбу дочери и прошу беречь себя не меньше, чем ее. Это очень важно.

— Я обещаю вам, Елена Васильевна, что со мной ничего не случится. На мне теперь лежит большая ответственность за нашу семью. Сколько же можно Юле страдать? Я просто обязан сделать ее счастливой. Я справлюсь с любыми трудностями, меня так просто не сломить. Посмотрите на меня, посмотрите.

Волжин напряг свои мышцы, и глазам Елены Васильевны представился настоящий Геркулес. Она засмеялась искренне, молодо, заливисто.

— Ну вот так-то лучше, — улыбнулся Волжин.

Невзирая на то что «Аэрофлот» давно потерял статус монополии, и как в России, так и в странах СНГ возникли новые конкурентоспособные авиаперевозчики, по мнению преданных работников первой в Советском Союзе авиакомпании, она по-прежнему оставалась лучшей в стране. В Домодедово выстроили новый аэропорт, провели железную дорогу, по которой мчались поезда, доставляющие пассажиров к рейсу, и красивое многообещающее название East Line привлекало внимание людей, собирающихся в дальние страны. И все же Шереметьево есть Шереметьево. Это старейшие воздушные ворота страны — такие привычные, такие знакомые, такие до боли родные. Марина сравнивала Шереметьево и свою авиакомпанию с классикой, которая никогда не устареет и будет жить вечно. А все эти новомодные романы — безусловно, хороши и интересны, но, после того как будут прочитаны, останутся в памяти ненадолго.

— «Аэрофлот» — это прекрасная школа, и ни одна стюардесса или стюард в другой компании никогда не постигнет тех тонкостей, которые впитали в себя те, кто начинал здесь летать, кто стоял у истоков, кто испытал все сложности строгих квалификационных комиссий или оформлений разрешений для полетов за рубеж, — доказывала Марина своему мужу.

— Любовь моя, кто спорит, — удивлялся ее патриотизму Сережка Дроздов. — Но ты слишком растрачиваешь себя на работе. Вспоминай иногда, что у тебя есть муж, который жаждет внимания и любви.

— Сереж, ты должен понять, что от меня сейчас в службе многое зависит, — немного поумерила свой пыл Марина, и в голосе ее послышались нежные нотки, которым так умилялся Дроздов.