Небо любви - Людмила Маркова

— Мне ничего нельзя, кроме воды.

«Бедная моя. Чем мне помочь тебе, что сделать для тебя?» — в отчаянии вопрошали его глаза.

Юлька молча смотрела на Волжина, и взгляд ее ласкал его измученное сердце.

— Стас, я так тебя люблю, — наконец произнесла она и заплакала.

— Не плачь, детка, не надо. Я тоже тебя очень люблю и больше никуда, никуда от себя не отпущу. А сейчас закрой глаза и постарайся уснуть. Сон — лучшее лекарство.

— Но я не хочу спать.

— А я не хочу, чтобы ты выглядела, как фото на загранпаспорте.

— А при чем здесь фото? — вопрошающе взглянули на него потускневшие Юлькины глаза.

— Когда человек выглядит, как фото на загранпаспорте, значит, ему пора отдохнуть за границей, а мы этого осуществить пока не можем в силу возникших обстоятельств, — стараясь казаться серьезным и пряча за этой серьезностью улыбку, сказал Волжин.

Юлька засмеялась и прижалась щекой к его ладони. Они смотрели друг на друга и молчали. И словно не лежала между ними пропасть глубиною в шестнадцать лет, словно не совершали они роковых ошибок, жестоко разлучивших их, словно никогда не ссорились и не бросали на прощание убийственных слов, как написал когда-то Тютчев:

И эти строки лучше всяких других слов могли бы объяснить то, что происходило с двумя любящими людьми. Распластанная Юлька лежала теперь перед ним такая родная и послушная, что даже не верилось, что когда-то она могла дерзить, находить ранящие слова, выпуская шипы и колючки.

Волжин вспомнил, как однажды после очередной размолвки, когда Юлька несправедливо обвинила его в цинизме, и после полного примирения, она рассказывала о том, как, ощутив свое одиночество, вдруг вспомнила сказку Экзюпери о Маленьком принце.

— Ты знаешь, Стас — говорила она, — как-то ночью мне не спалось, и я словно очутилась в этой сказке и все, что в ней происходило, происходило со мной. Я представила себя цветком на одной из миллионов звезд. И кто-то очень родной и близкий смотрел тогда на небо, думая, что где-то там живет его цветок, и при этом он был счастлив, так же, как и Маленький принц. А еще этот близкий мне человек думал, что не надо слушать то, что говорят цветы, ведь они так непоследовательны. Надо просто дышать их ароматом. Цветы так наивны и простодушны — они думают, что если у них есть шипы, то их боятся.

Для Волжина был понятен скрытый смысл ее слов. Испытывая вину перед ним, Юлька хотела загладить и как-то признать ее, но болезненное самолюбие не позволяло любимой женщине сделать это открыто. И тогда она, как бы прося прощения, рассказала о своем ощущении сказки, витая в особом, романтичном и многим непонятном мире. Опасаясь неосторожным словом или жестом как бы спугнуть ее необычную исповедь, Волжин слушал, затаив дыхание.

— Стас, но ведь цветов на свете очень много, и порою трудно выбрать или узнать свой единственный цветок. А для того чтобы знать, что это именно твой, нужно его приручить. Так сказал Лис, с которым путешествующий принц встретился на планете Земля. Лис сказал еще, что люди разучились дружить. Они давно уже ничего не изготавливают, а покупают в магазинах. Но разве друзей купишь в магазине? Чтобы стать кому-то другом, надо его приручить. Приручи меня, попросил Лис, и тогда я стану твоим другом, а золотые колосья в поле будут напоминать мне твои волосы. Когда принц улетал, он спросил Лиса — тебе больно? А Лис ответил — нет, ведь я сам просил приручить меня, и теперь шелест колосьев в поле будет напоминать мне тебя. А еще Лис сказал принцу на прощание, что зорко лишь сердце. Иногда я чувствую себя то цветком, то Лисом, то Маленьким принцем. Ты не обижаешься больше на меня, Стас?

Волжин погладил Юльку по волосам и не нашел слов, которые могли бы передать то, что он чувствовал тогда. Слова были пусты. Слова в тот момент ничего не стоили.

Сейчас эта беспомощная, молодая женщина очень напоминала ему ту романтичную девочку.

Осторожный стук в дверь нарушил их молчание.

— Попрошу вас выйти, Станислав Евгеньич, больной пора принять снотворное, — тихим, но решительным голосом приказал доктор.

За его спиной стояла медсестра со шприцем в руках.

— Одного кубика реладорма хватит? — шепотом спросила она.

Доктор кивнул в ответ.

— Детка, я должен идти, завтра я проведу с тобой целый день при одном условии, если ты во всем будешь слушаться доктора. Ты обещаешь?

— Да, обещаю, только побудь со мной еще минутку, — жалобным голосом прошептала Юлька.

Волжин наклонился к ее лицу и обжегся, мягко коснувшись ее губ.

— У тебя температура. Сейчас сделают укол, и ты заснешь, моя девочка. А завтра, едва откроешь глаза, я уже буду рядом. И прошу тебя, не смотри на меня таким тоскливым взглядом. Иначе я не выдержу и разгромлю тут все на свете. Я на руках бы унес тебя отсюда без всякого на то разрешения, если бы не опасался за твое здоровье. Я кладу твой мобильник рядом с подушкой. Звони в любое время, если вдруг проснешься. Хорошо?

— Хорошо, Стас, иди. Я буду очень тебя ждать, — согласилась Юлька, надув при этом губы, словно снова собиралась заплакать.

— Не смотрите на меня так грозно, молодой человек, — укорил Стаса доктор, уколовшись о его свирепый взгляд. — Юле стало лучше, и я этому очень рад. И все-таки сегодня я попрошу оставить ее одну.

— Доктор, а можно мне переночевать здесь, где-нибудь в коридоре?

— Я категорически запрещаю вам это. Прошу покинуть помещение больницы.

— Так и быть, ухожу. У меня к вам одна просьба: позаботьтесь о ней. Я в долгу не останусь.

— Вы сами-то понимаете, Станислав Евгеньич, что говорите? Она же находится в реанимации. За такими больными у нас особый уход.

— Простите меня, Дмитрий Александрии, если что-то не так сказал. Просто дороже этой женщины у меня никого нет.

— Могу себе представить. Юленьку невозможно не полюбить. У нас даже медсестры ею очарованы.

— Смотрите, не вздумайте приударить за ней, доктор. Я буду драться насмерть, — с шутливой угрозой произнес Волжин.

— Я так и понял, — засмеялся медик. — Только она пока еще свободная женщина, и у нее есть возможность выбора.

До сих пор, по представлениям Волжина, достигший высокого положения и уважаемый, как в своем кругу, так и в кругах мировой общественности, доктор был похож, как выражался американский писатель Франклин Джонс, на почтенный обломок прошлого. Но сейчас Станислав отметил про себя, что Дмитрий Александрович, невзирая на серебро в волосах и явное пристрастие к кулинарным излишествам, принадлежал к тому типу мужчин, к которому бывает весьма благосклонен женский пол.