Совок-10 - Вадим Агарев

пустился я в пояснения, — Но в камере мне эта глюкоза пригодится! И вам я тоже рекомендую, когда до вас правосудие доберётся, берите с собой в СИЗО как можно больше сахара! — я с величайшим удовольствием втянул в себя сладкого купчика.

По лицу прокурорского гражданина пронеслись всполохи самых разных чувств. Среди коих я заметил не только злость и досаду. Там была еще и некоторая обеспокоенность.

— Нет, Корнеев, это вам придётся отправиться в места, не столь отдалённые, а мне там делать нечего! — с излишней самоуверенностью заявил товарищ, — Уж больно многих и влиятельных людей вы против себя сумели настроить! Честно говоря, Корнеев, я даже удивлён, насколько влиятельных! Талант у вас, молодой человек, врагов себе наживать!

— Это так! — соглашаясь с надзирающим товарищем, отхлебнул я сладкого чая, — Тут вы правы, человек я, действительно, способный! Но у меня к вам две просьбы, если вас не затруднит, — я просительно наклонил голову вбок.

— Что такое? — насторожился прокурорский.

— Представьтесь, пожалуйста! — попросил я, — И пусть еще чаю принесут! — поставил я на стол подстаканник с пустым стаканом.

Глаза моего собеседника удивились еще шире. Он на непродолжительное время завис. Надо полагать, что шел он сюда с несколько иными представлениями о милицейском лейтенанте. Который не только уступал ему в мудрости прожитых лет, но и перед этой беседой провел сутки на тюремных нарах. А, значит, неминуемо должен быть покладистым и не склонным к возражениям.

— Асташкин Геннадий Иванович! — после недолгой паузы произнёс товарищ. — Работаю в областной прокуратуре.

— А ваши документы я могу посмотреть? — вежливо продолжал я гнуть своё.

— Пожалуйста! — с явной неохотой достал удостоверение Геннадий Иванович и развернул его передо мной.

Из указанных в ксиве данных следовало, что и в самом деле, передо мной находится Асташкин Геннадий Иванович. Состоящий в должности старшего следователя следственного Управления областной прокуратуры.

— Теперь бы еще чая! — продолжил я настаивать на программе максимум, хорошо зная, насколько невкусный чай подают в этом заведении на завтрак, обед и ужин.

— Скажите, Корнеев, кто руководит вашими действиями? — неожиданно задал мне свой главный вопрос Асташкин. Тот внезапный вопрос, который я ожидал с той самой минуты, как только вошел в этот кабинет.

С ответом я спешить не стал. Я его сосредоточенно обдумывал. Отвечать сходу и чистую правду, было бы сейчас нецелесообразно.

Советник Асташкин нетерпеливо позвякивал ложкой в своём стакане. На этот раз милицейский капитан по его просьбе сотворил чая на две персоны. И опять сразу же удалился.

— Только не врите, Корнеев, что указания вам даёт прокурор города Красавин! — досадливо поморщившись, продолжил сдавать подсадного Витька прокурорский товарищ.

— И не подумаю даже! — не нашел нужным перечить Геннадию Ивановичу я. — Вообще не понимаю, с какой такой радости вы упомянули Валерия Ефимовича! Человека, в высшей степени благородного и кристалльно честного!

Я бы еще долго пел дифирамбы мерзавцу Красавину, исходя из желания потянуть время. Но советник юстиции мне этого не позволил.

— Вы зря пытаетесь изображать из себя идиота, Корнеев! — незамедлительно разоблачил меня он, — Поймите меня правильно, не все решения принимаю я. И потому хочу вас предостеречь! Если в течение получаса вы не дадите мне всю информацию, то я уйду! А вас отведут в камеру. Но не в ту, где вы сидели, а совсем в другую! Там вас не будут угощать чаем, Корнеев! Даже, если вы и выживете, то остаток своей жизни вы после неë проживёте инвалидом!

Мне даже показалось, что советник юстиции Асташкин смотрит на меня с сочувствием. Но через секунду я понял, что это мне только показалось. Прокурорские глаза уже смотрели на меня бесстрастно и без участия.

— Скажу вам со всей комсомольской прямотой, Геннадий Иванович! — приложил я руку к груди, — Но ведь вы мне всё равно не поверите. Никто мной не руководит. Всё сам! Вот этими руками! — протянул я к нему свои не очень чистые ладони.

— Как хочешь, Корнеев! — окончательно разуверился в моём здравомыслии прокурорский товарищ и снова перешел на «ты», — Видит бог, я хотел решить этот вопрос по-доброму! — он начал собирать бумажки в папку.

— Я бы тоже хотел вас предостеречь, Геннадий Иванович! — попытался я воззвать к разуму советника, — Не стоит вам самого себя вот в эти хоромы заталкивать! — обвёл я взглядом стены кабинета и кивнул на оконную решетку. — Мало того, что вы меня незаконно лишили свободы, так теперь вы совершаете новое тяжкое преступление. Да еще в качестве организатора! Оно вам надо⁈ Радоваться потом сладкому чаю за решетками и замками? Лет семь? Или вы думаете, что когда всё полезет наружу, то ваш областной прокурор встанет грудью на вашу защиту? — насмешливо посмотрел я на старшего следователя, удивляясь его тугости.

Но, какие-то, из высказанных мной резонов, кажется, пробились через его панцирь.

— Дурак ты, Корнеев! — вздохнув и не очень уверенно произнёс Асташкин, — Ты против системы пошел, а она этого не прощает! Тебя как «Петрушку» на пальцы натянули и ты сейчас пляшешь под чужую музыку! Сломают тебя, идиота!

Конвойный доставил меня на второй этаж, где передал продольному. Тот, позвякивая ключами, повёл в самый конец продола и остановился перед дверью с номером сорок восемь.

«Хата» встретила меня тусклым светом. Который с трудом пробирался через донельзя грязное окно, забранное кроме решки еще и сеткой.

За столом сидели двое арестантов и они увлеченно шпилились в карты. На шум открываемой двери и на маячившего в ней конвоира, они не обратили никакого внимания. Равно, как и он на них и на вопиющее нарушение ими режима содержания. И мне стало абсолютно понятно, что шутки на самом деле закончились. И, что на подходе мой тот самый, если и не последний, то очень решительный бой.

Интересно, когда всё начнется? Прямо сейчас или после отбоя? Н-да…

Глава 16

— Ну, чего встал, мусорок? — оторвавшись от великосветской игры в очко, повернулся ко мне один из агентов влияния, как только за мной закрылась дверь, — Ты проходи, не ссы, мы не кусаемся!

Этот черт был прав на все сто процентов. Бояться мне их было никак нельзя. Ссученные твари, даже тщательно скрываемый страх указанной им жертвы чуют получше целой стаи