Эхо горного храма - Алексей Корепанов

– Нет, в колле. И оплаченное время, между прочим, кончается, а платить лишнее я не намерен.

– А я до обеда оплатил. Девочки скопом в ванную поскакали, сейчас вернутся. Подгребай, а? Выпьем по граммульке, порезвимся…

Крис отрицательно покачал головой:

– Нет, пить я не буду, мне пива вполне хватает. И резвиться с утра не люблю. Я лучше в отель, Атоса проведаю, пивком отпою…

Граната грустно взглянул на него:

– Вот ты говоришь: зачем нажираться? А почему мы нажираемся-то и на хошек лезем при каждом удобном случае? Потому что эфесы – люди подневольные. Если не служили бы, то сидели бы дома – рюмочку по выходным бы опрокидывали да жен тискали. Не как с голодухи…

Крис прищурился:

– Так зачем ты поперся в Стафл, Гамлет? Сидел бы дома да тискал потихоньку.

– Дома… – Граната вздохнул. – Легко сказать… У меня проблемы с домом…

И тут же с тоской в голосе продекламировал:

Если у эфеса тяжко на душе,

То пришла ему пора сваливать уже

Из Стафла без оглядки…

И будет все в порядке!

Граната, даже погруженный в меланхолию, оставался верен себе.

Голова его в сером пространстве вольюма повернулась в сторону, и он сказал уже другим тоном, адресуясь явно не к Габлеру:

– Ой, какие мы чистенькие… голенькие!

– Ладно, я в отель. Потом состыкуемся. – Крис легким движением пальца убрал изображение.

* * *

Улицы были почти пустынными, и Габлер задал такси наземный режим передвижения. Да и спешить, собственно, было некуда. До космопорта по воздуху добраться не проблема, а галера на Единорог уходила еще не скоро. Можно было немного поспать в номере, а потом напоследок пройтись по городу. Но уже без кабаков, с этим пока кончено.

Отель «Коктебель» оказался массивным красно-коричневым зданием, всеми своими не то девятью, не то десятью этажами нависающим над серой брусчаткой площади. В центре площади, из круглого бассейна с зеленой водой, вздымалась в чистое утреннее небо черная колонна. Ее венчала статуя женщины, умоляюще прижавшей руки к груди, в черном платье и с косой, кольцом уложенной на голове. Вчера, во время экскурсионного полета над городом, гид что-то об этой статуе рассказывала, но что именно, Габлер не помнил. А помнил только комментарий кого-то из туареров, сидевших с ним по соседству. «Корзинка с ушами», – сказал туарер, имея в виду, вероятно, именно эту статую. Сейчас, приглядевшись, Крис отметил, что уши у женщины и впрямь оттопыренные.

На ресепшене он узнал, где находится его номер, получил ключ-карточку от него – кей-кард, а заодно уточнил, какие номера отведены его сослуживцам. Поднялся на лифте на пятый этаж и по устеленному пестрой дорожкой коридору направился к своему пятьсот девятому. Он намеревался сначала зайти к себе и только потом проведать с пивом Атоса, но пятьсот пятый номер, где отсыпался Атос, был на его пути, и Крис, проходя, на всякий случай толкнул дверь.

И она почему-то оказалась незапертой. Может, Атос побрел в кафетерий, хлебнуть чего-нибудь бодрящего?

Габлер вошел в прихожую – там сразу включился свет. Дверь в комнату была чуть приоткрыта. Вода в ванной не шумела. На вешалке одиноко висел нэп Атоса. Крис шагнул вперед, прихватив нэп, открыл дверь пошире и с порога оглядел номер.

Особой роскошью он не блистал, – так, временное жилище для туареров «среднего пошиба». Стол, кресло, пара стульев, тивишник, живые картины на стенах с совершенно фантастическими фигурами и пейзажами – видимо, создания каких-то местных криэйтеров. Фигуры постоянно передвигались, пейзажи меняли краски, так что у Криса зарябило в глазах. Из окна была видна все та же колонна с вымаливающей что-то у кого-то и глядящей на восходящее солнце женщиной со странной косой. У стены стояло широкое низкое ложе, и рядом с ним валялся на полу одинокий кремовый бегунец. Второй бегунец был на ноге у Атоса. Нога высовывалась из-под одеяла. Больше никаких частей тела файтера видно не было: он лежал, укрывшись с головой, лежал тихо, не сопел и не храпел. Чуткий нос Габлера без труда улавливал витавший в номере алкогольный дух.

«Вот гады ленивые, – подумал Крис, подходя к столу. – Довести довели, а раздеть-разуть им, видите ли, лень. А эфес, между прочим, вас, толстозадых, от повстанцев защищал…»

Он поставил нэп Атоса на стул, снял с плеч свой и вынул две оставшиеся бутылки пива. Водрузил их на стол рядом с лежавшей там тонкой пластинкой кей-кард Джека Срослоффа и присел на подлокотник кресла. И начал размышлять, стоит ли будить сослуживца или пусть себе дрыхнет дальше, пока не придет в себя.

Собственно, в возвращении Атоса к активной жизни пока никакой нужды не было. Но, с другой стороны, переспать с похмелья – тоже нехорошо. Это выбивает из привычного ритма и не способствует улучшению настроения.

– Эй, Джек! – негромко позвал Габлер. – Поднимайся, пиво ждет, аж пищит.

Нога не шевельнулась. Крис задумчиво покусал губу, потом встал и направился в туалет. Любимый напиток молодежи, как обычно, на всю катушку нагружал мочевой пузырь.

Вернувшись, он обнаружил, что в комнате ничего не изменилось. Ступня в бегунце по-прежнему нависала над полом, и Атос лежал в той же позе, на боку – его фигура вырисовывалась под тонким одеялом. Головой эфес чуть ли не упирался в стену. Габлер еще раз все взвесил и подошел к ложу, приготовившись выслушать ругань перепившего файтера.

– Эй, Джек! – повторил он. – Подъем, тревога!

Последние два слова он не произнес, а прорявкал, да еще и громко хлопнул в ладоши. Атос вновь никак не отреагировал, и Габлер, наклонившись, сдернул одеяло с его головы – а вдруг приятель умудрился захлебнуться собственной блевотой?

В животе у него похолодело, словно он наглотался снега. Крис выпустил одеяло из пальцев, выпрямился и некоторое время смотрел на ложе.

Ворот темно-синего комбинезона Атоса был расстегнут. Оказалось, что Габлер сдернул одеяло вовсе не с головы, а с двух скомканных полотенец, пропитанных кровью. Там, на подушке, были полотенца. А головы не было.

Вообще не было.

* * *

– Блип, тошнит уже от всего этого… – подавленно пробормотал Граната. Утром он был пьяноват, но теперь почти протрезвел.

Никто из эфесов не отозвался. Все они были подавлены.

Четверо файтеров сидели по одну сторону длинного стола в просторной, без окон, комнате с зелеными голыми стенами. Одинокий стул напротив них пустовал, за ним возвышалась тумба с бюстом Юлия Цезаря и выписанным золотом изречением: «Каждый сам кузнец своей судьбы». Ниже значилось: «Саллюстий». В другой ситуации можно было бы позубоскалить по поводу такого несоответствия, но сейчас им было не до зубоскальства. Минуту назад на этом стуле сидел отлучившийся секунд-майор, а где-то за стенами лежал в полицейском участке обезглавленный труп их сослуживца, файтера третьего ранга Джека Срослоффа. Атоса.