Проблема с Джейн - Катрин Кюссе

— Да.

— Ты хочешь сказать, что у нас всегда получалось плохо?

— Вот именно.

Она покраснела.

— Как же ты можешь говорить это в такой момент? Ненавижу тебя!

Джейн соскочила с кровати, как можно быстрее накинула на себя халат, чтобы он не видел ее обнаженной. Она все больше и больше приходила в ярость.

— Заведи себе любовницу! Вот что тебе следует сделать! Разведись, найди другую женщину! Сними проститутку! Прости, что я оказалась такой плохой партнершей!

Вся в слезах она выбежала из комнаты, хлопнув дверью, и заперлась в ванной. Через полчаса, надев пальто, шарф, вязаную шапочку и ботинки, Джейн отправилась гулять по обледенелой дороге. Прошло больше часа. Чем сильнее холод щипал ее лицо, тем быстрее злость улетучивалась. Эрик, наверное, что-то почувствовал. Он несправедлив, но все-таки прав. Вероятно, она ожидала, что он поведет себя, как Торбен, — иностранец, в течение пяти часов безумно желавший ее, ничего не требуя взамен. А может, она решила встретиться с Торбеном, так как боялась того, что произошло с Эриком. Или же то, чего она боялась, произошло потому, что она этого боялась. Еще один порочный круг, которыми так изобилует наша жизнь.

— Джейн!

Она как раз поднималась по обледеневшим ступенькам крыльца и, обернувшись, чуть не упала. Под фонарем, на краю дороги, стоял стройный парень. Присмотревшись, Джейн узнала аспиранта из Девэйнского университета.

— Как ты меня узнал?

Действительно, он мог видеть ее только сзади, да и то закутанную в шарф. Парень приблизился к ней.

— В такое время это вряд ли могла быть квартиросъемщица с первого этажа. Значит, какая-то женщина решила навестить Эрика, а кто, кроме тебя, может к нему прийти? — Он огляделся вокруг. — Эрика нет дома?

Он внимательно рассматривал ее. Джейн стояла как раз рядом с крыльцом, и на свету были видны ее красные опухшие глаза.

— Мне не спалось, и я пошла прогуляться. А чем это ты занимаешься на улице в такой холод, в то время как все здесь ложатся спать в десять часов?

— Я вышел выгуливать собаку, которая живет во мне. — Он улыбнулся и заговорил уже серьезным тоном: — По вечерам я пишу, и если, встав из-за компьютера, сразу лягу спать, то не смогу уснуть. Поэтому я всегда выхожу прогуляться в это время. — Он умолк и какое-то время стоял в нерешительности. — Не хочешь чего-нибудь выпить? Я знаю один приличный бар, он открыт до двух часов ночи.

Час назад она бы согласилась — и, возможно, оказалась бы у него дома посреди ночи.

— Не сейчас, спасибо. Как продвигается работа? — вежливо спросила Джейн.

У Дэвида засветились глаза.

— Совсем неплохо. Я работаю над долгосрочным проектом, так сказать, всеобъемлющей книгой, которая будет содержать в себе все: статьи по философии, теории литературы, цитаты, комментарии к текстам и автобиографические очерки. Образцом для подражания я выбрал лоскутный коврик. Моя бабушка делала их, когда я был маленьким, и меня просто завораживало искусство создавать единое целое из маленьких разрозненных кусочков ткани. Я считаю, что между письмом и шитьем существует тесная связь. Фактически это и есть тема моей книги. Мой дедушка был закройщиком, а бабушка — портнихой.

Джейн открыла дверь. Он, казалось, был готов говорить часами. Как хорошо, что она не пошла с ним в бар. «Выгуливать собаку, которая живет во мне». Ей стало смешно, когда она поднималась по лестнице. Неглупый парень. Во всяком случае, любой в Айова-Сити, кто ложился спать после десяти вечера, был, несомненно, привлекательным.

Эрик спал в своем кабинете. Назавтра он принес ей свои извинения. В тот момент он был очень раздосадован и не понимал, что говорит. Конечно же, в постели у них все чудесно получалось. Джейн тоже извинилась: он прав, она постарается быть более активной.

Любовью они больше не занимались. В новогодний вечер и Джейн, и Эрик выглядели весьма элегантно. На нем была черная шелковая рубашка, а на ней — длинное платье из темно-красного бархата, которое она купила почти за бесценок на открытом рынке в Сохо. «Очень красивое», — ответил Эрик, когда она спросила, нравится ли ему платье. Накануне он купил блины, копченого лосося, нежирную сметану и французское шампанское — все, что любила Джейн. Она накрыла белой скатертью стол в гостиной и нашла два подсвечника со свечами. Они слушали песни Билли Холидэя и ели, медленно пережевывая, блины с копченым лососем.

— Хорошо, что я купил норвежского лосося. Вначале сомневался, так как его дали на распродажу. А он превосходен, правда?

Джейн кивнула головой в знак согласия. Франческо она могла говорить все, что взбредет в голову. Почему так легко с другом и так тяжело с мужем? Любое слово звучит как упрек. А может, это и есть упрек? Возможно, женщины злы на мужчин. Своего рода врожденная злость.

— Эрик?

Он поднял глаза, не успев проглотить кусок блина с рыбой.

— Что? — нетерпеливо произнес он.

Джейн не смогла выдавить из себя ни одного из тех слов, которые вертелись у нее в голове. Ничего не подходило. Достаточно было одного слова, чтобы разразился скандал. Эрик и так был уже как на иголках. Она рисковала совсем испортить вечер. Почему бы ей просто не наслаждаться норвежским лососем и сухим шампанским «Вдова Клико» с изящными пузырьками? Джейн посмотрела на тарелку, в которой лежала бледно-розовая рыба: высший сорт. Почему тогда ее уценили? Нет, больше она не съест ни кусочка, желудок отказывается принимать такую пищу. Зато слышно было, как продолжал жевать Эрик. Джейн поднесла к губам свой фужер. Сделала несколько глотков, поставила его на белую скатерть и, уставившись на него, стала раскачивать обеими руками из стороны в сторону, с каждым разом все сильнее и сильнее. Воцарилась мертвая тишина, обстановка накалялась. Эрик положил себе в тарелку еще немного рыбы, даже не взглянув в ее сторону. Звук от раскачивающегося, как маятник, фужера заполнял собой пространство, заглушая стук ножа о тарелку. В конце концов фужер упал и разбился. На указательном пальце Джейн тут же показалась кровь. Эрик встал и холодно произнес:

— Я сыт по горло.

Он вышел из гостиной. Джейн услышала, как дверь его кабинета закрылась, — хлопать ею он не стал.

Джейн собрала осколки стекла и положила их в свою тарелку. Это был один из фужеров из богемского стекла с выгравированными ромбиками, которые она купила в прошлом году в антикварном магазине и изящная форма которых придавала шампанскому еще более изысканный вкус. Теперь у них оставался только один фужер. Осколки стекла и кровь, обильно стекавшая с ее пальца, напомнили ей сцену из фильма Бергмана, который она смотрела с Джошем: стоя перед своим мужем и не сводя с него глаз, женщина, введя во влагалище кусок стекла, истекала кровью. От безумной жестокости этой сцены Джейн стало плохо. И только теперь она поняла, почему женщина может себя уничтожить. Укоризненное молчание мужа вызывает в вас желание закричать и причинить себе физическую боль только для того, чтобы увидеть его реакцию, заставить его потерять этот изуверский самоконтроль. Джейн взглянула на красное пятно на белой скатерти и посыпала его солью, но тут же вспомнила, что так поступают с пятнами от вина, а не от крови. Потом она долго держала палец под струей воды.