Преступно счастливая - Галина Владимировна Романова

Ему показалось или последнее слово она произнесла с издевкой?

— Спрашивай, — хрипло отозвался он и потер глаза ладонью, он будто ослеп.

— Это ты убил ее?..

— Послушайте, гражданка Вишнякова… — Следователь Минин глянул на заплаканную женщину с сочувствием. — Ну что вы все время плачете?

— Машу жалко… Так жалко…

Мила судорожно всхлипнула и с особой тщательностью потерла глаза платком. Чтобы были красными, чтобы один вид вызывал сочувствие.

— Она такая… Такая хорошая была! Господи, за что? Ну почему все так? Кому она могла помешать?

Баба ревела на стуле перед ним уже почти двадцать минут, и это его жутко нервировало. Он толком ее даже про расписку не сумел допросить, как она в рев кинулась. Но отрицать, что в долг брала у погибшей Стрельцовой, не стала. Ему теперь подробности, подробности нужны, а она ревет и ревет, что ты будешь делать?!

— Если вы не успокоитесь, я сейчас вызову врача, — пригрозил следователь Минин.

И она неожиданно затихла. Тщательно протерла платком лицо, глаза, глянула на себя в зеркало и со вздохом полезла в сумочку за пудреницей.

— Не надо врача. Я в порядке, — пробормотала Вишнякова, тщательно припудривая щеки, нос, подбородок. И тут же уточнила: — В относительном порядке. Извините меня… Извините, пожалуйста…

— Вот и славно.

Следователь еще раз просмотрел все, что успел записать с ее слов. Выходило не густо. А когда? Она же все время ревела!

— Итак, гражданка Вишнякова, давайте уточним…

— Давайте.

Мила щелкнула пудреницей, убрала ее в сумочку. Села прямо, коленочки свела, сумку на спинку стула повесила. Пальцы в замок и на колени.

— Вы не отрицаете, что брали у Стрельцовой в долг?

— А с какой стати мне отрицать? — изумленно воззрилась Мила на дурно выглядевшего следователя.

Тот выглядел так, будто спал на помойке неделю. Волосы сальные, взъерошенные. Китель в пятнах, измят. Воротник форменной рубашки грязный. Господи, найдет такой убийцу, как же! А и ладно! И слава богу, что не тот ведет следствие, которого по телевизору показывали.

«Вот кого надо бояться», — ткнул в телевизор пальцем ее Сережа, когда они смотрели репортаж.

«А чего его бояться-то? — не поняла она, поглаживая мужа по животу. — Нормальный мужик, спокойный».

«Он не спокойный, Мила. Он матерый! И глаза у него ледяные. Хорошо, что не он…»

Хорошо, что не он, запоздало подумала Мила, рассматривая неряшливого следователя Минина. Тот ее притворство со слезами вмиг раскусил бы. И точно не позволил бы двадцать минут сопливиться, мешая задавать вопросы. А этот морщился, а терпел.

— То есть это ваша расписка? — снова спросил Минин, показывая ей собственноручно ею написанную бумагу, которая теперь красовалась в пластиковой упаковке.

— Совершенно верно. Это моя расписка. Я в ней обязуюсь отдать Маше три тысячи долларов через год, — послушно кивнула Мила.

А про себя подумала, что это она повторяет уже раз в третий, наверное. Когда он уже закончит задавать идиотские вопросы! Они с Сережей целый список вопросов подготовили, которые ей могут в этом кабинете задать. И тщательно выверили ответы. А он одно талдычит и талдычит. Оперативники, которые с ней разговаривали на следующий после убийства день, и то дотошнее ей показались. Но там было все понятно. Они по горячим следам пытались найти возможного подозреваемого. А когда поняли, что это не она, отстали очень быстро. Даже в отдел ее не повезли. Разговаривали в квартире. Но с нее взяли слово, что она явится по звонку в отдел на допрос к следователю, когда это будет необходимо.

Необходимость возникла на четвертый после смерти Машки день. Они успели с Сережей подготовиться. Только зря старались. Этот непромытый следователь оказался очень тупым.

— Как думаете, она еще кому-то в долг давала? — спросил он вдруг.

И Мила забеспокоилась. Такого вопроса они с Сережей не предвидели. Надо было импровизировать. А это ей всегда давалось с великим трудом. Это супруг был мастером импровизации, а она…

Курица! Не зря Сережа ее так обзывает. Курица и корова! Сразу же запаниковала. А муж предупреждал: никакой паники. Как только она начнет паниковать, ей конец.

— Я не знаю, — осторожно ответила она.

А про себя подумала, что Машка запросто могла быть кредитором для кого-то еще. Не работала, а деньги были. Откуда, спрашивается?

— Она ничего такого при вас не говорила?

— О чем?

— О том, что ей кто-то еще должен?

— Нет. Не говорила.

— И никаких больше расписок вы не видели?

— Нет, не видела.

— А вашу куда она положила, видели?

Этот вопрос в списке был, и ответ на него тоже. И она с облегчением выдохнула.

— Конечно, видела! Она же подруга моя была, какие у нас секреты?

Видела, куда погибшая убрала ее расписку, и забрать не попыталась, если приходила ее убивать. Не она это, с печалью подумал следователь Минин. Если бы Вишнякова решила убить подругу, чтобы не возвращать деньги, расписки оперативники не нашли бы. И денег тоже. А они их обнаружили. И приличную, кстати, сумму.

— Подруга, а расписку с вас взяла, — проворчал Минин. — Не доверяла?

И этот вопрос Сережа предвидел. И ответ на него написал в столбике напротив.

— Это я настояла, — с грустной улыбкой призналась Мила. — Маша не хотела. А я настояла. Говорю, чтобы тебе не думалось ничего такого.

— А ей думалось?

— Я не знаю. Просто… Просто мне она показалась немного грустной, что ли… — слово в слово повторила Мила написанное мужем. — Грустной или растерянной. Будто ее что-то угнетало.

— Вы знали, что ваша подруга была беременна?

— Что-о-о?

Мила оторопела. И замерла с открытым ртом.

Машка была беременной? От кого?! В смысле, кто отец? В ее квартире Мила не увидела ни единого следа проживающего там мужчины. Даже тапочек под вешалкой мужских не было.

— Подруга, а этот факт от вас скрыла?

Минин подпер кулаком плохо бритую щеку, посмотрел на изумленную Вишнякову с раздражением. Либо искусно врет, либо не так уж они были близки — эти подруги. Расписку с нее взяла погибшая — раз, про залет не рассказала — два.

— Да, скрыла, — досадливо покусала губу Мила. — Даже словом не обмолвилась. Может… Может, ей нельзя было про это рассказывать?

— В смысле?

— Ну, может, отец ребенка был женатым человеком?

— И что? — Минин ехидно оскалился. — Чего подруге не рассказать? Если, конечно, этот мужчина не был мужем подруги, а?